– И там будут ваши друзья, – неожиданно сказал Кларк.
– Кто, Кларк? – спросил Хуан Диего.
– Мириам и ее дочь. Я видел список гостей на ужин – там просто написано: «Мириам и ее дочь, друзья автора». Я думал, ты знаешь, что они придут, – сказал Кларк.
Хуан Диего внимательно оглядел свой гостиничный номер. Мириам была в ванной. Время – почти полночь. Вероятно, она собиралась ложиться спать. Приковыляв на кухню, Хуан Диего понизил голос, продолжая разговаривать с Кларком по сотовому.
– Д. – это Дороти, Кларк, Дороти – дочь Мириам. Я переспал с Дороти до того, как переспал с Мириам, – напомнил Хуан Диего своему бывшему студенту-писателю. – Я спал с Дороти до того, как она встретилась с Лесли, Кларк.
– Вы соглашались, что плохо знаете Мириам и ее дочь, – напомнил Кларк своему старому учителю.
– Как я уже говорил, они для меня загадка, но у твоей подруги Лесли свои проблемы – Лесли просто ревнует, Кларк.
– Я не отрицаю, что у бедняжки Лесли есть проблемы… – начал было Кларк.
– Одного из ее мальчиков потоптал буйвол, а потом его ужалила розовая медуза, плавающая вертикально, – прошептал Хуан Диего в мобильник. – Другого мальчика ужалил планктон, похожий на презервативы для трехлеток.
– Только не напоминай мне про жалящие презервативы! – воскликнул Кларк.
– Это не презервативы – это жалящий планктон выглядел как презервативы, Кларк.
– Почему вы шепчете? – спросил Кларк своего старого учителя-писателя.
– Я с Мириам, – прошептал Хуан Диего, хромая по кухне и стараясь не спускать глаз с закрытой двери ванной.
– Не буду вас задерживать, – прошептал Кларк. – Я думал, вторник подойдет для американского кладбища…
– Да, подойдет, – перебил его Хуан Диего.
– Я также вызвал Бьенвенидо на утро вторника, – сказал Кларк. – Я подумал, может, вы захотите увидеть национальную святыню, Деву Марию Гваделупскую – ту, что здесь, в Маниле. Это всего несколько зданий, только старая церковь и монастырь – ничего такого грандиозного, как у вас в Мехико. Церковь и монастырь находятся в трущобах, в Гваделупе-Вьехо – трущобы на холме над рекой Пасиг, – продолжал Кларк.
– Гваделупе-Вьехо – трущобы, – машинально повторил Хуан Диего.
– У вас усталый голос. Мы это обсудим позже, – резко сказал Кларк.
– Guadalupe, sí… – начал было Хуан Диего.
Дверь в ванную была открыта; он увидел Мириам в спальне – на ней было только полотенце, и она задергивала шторы.
– Значит, «да» по поводу Гваделупе-Вьехо – хотите туда? – спрашивал Кларк Френч.
– Да, Кларк, – ответил Хуан Диего.
Район Гваделупе-Вьехо не походил на трущобы – для ребенка свалки Гваделупе-Вьехо больше походил на конечный пункт. Хуану Диего казалось, что на Филиппины его привело скорее само наличие национального святилища Богоматери Гваделупской в Маниле, чем сентиментальное обещание, данное доброму гринго. Именно район Гваделупе-Вьехо, а не Манильское американское кладбище и Мемориал, казался тем местом, где загнется – если прибегнуть к бесцеремонному словарю Дороти – читатель свалки из Оахаки. И если это правда, что он помечен печатью судьбы, разве не Гваделупе-Вьехо предначертан для Хуана Диего Герреро?
– Ты дрожишь, дорогой, тебе холодно? – спросила Мириам, когда он вошел в спальню.
– Нет, я только что говорил с Кларком Френчем, – ответил Хуан Диего. – Мы с Кларком проводим на сцене мероприятие – я буду давать ему интервью. Я слышал, будешь ты с Дороти.
– Мы нечасто бываем на литературных мероприятиях, – улыбнулась Мириам. Она расстелила полотенце на ковре себе под ноги, со своей стороны кровати. Она уже была под одеялом. – Я вынула твои таблетки, – сказала она как ни в чем не бывало. – Я не поняла, что тебе нужно на ночь – лопресор или виагра, – в своей небрежной манере бросила Мириам.
Хуан Диего отдавал себе отчет, что он чередует свои ночные состояния: он выбирал ночи, когда хотел почувствовать адреналин; он смирялся с другими ночами, когда знал, что будет чувствовать себя неполноценным. Он понимал, что опасно пропускать прием дозы бета-блокаторов – в частности, чтобы разблокировать адреналиновые рецепторы в организме, позволить себе выброс адреналина. Но Хуан Диего не помнил, когда для него стало привычным принимать на ночь «лопресор или виагру», как выразилась Мириам, – видимо, полагал он, довольно давно.
Хуана Диего поражало, насколько схожи Мириам и Дороти; и это не касалось ни их внешнего вида, ни сексуальных привычек. Сходство этих двух женщинах было в том, как они манипулировали им, – не говоря уже о том, что, когда он находился с одной из них, то чуть ли не забывал о другой. (Однако, даже забывая об одной, был одержим ими обеими!)
Хуан Диего подумал, что есть слово, обозначающее то, как он вел себя не только с этими женщинами, но и при приеме бета-блокаторов. Он вел себя по-детски, размышлял Хуан Диего, почти так же, как они с Лупе вели себя с Девами, сначала предпочитая Деву Гваделупскую Марии-монстру, пока Гваделупская Дева не разочаровала их. И тогда Дева Мария действительно что-то сделала – достаточно убедительное, чтобы привлечь внимание детей свалки: не только трюком «нос за нос», но и своими недвусмысленными слезами.
«Аскотт» не имел ничего общего с «Эль-Эскондрихо» – никаких призраков, если только призраком не была Мириам, и сколько угодно розеток, куда Хуан Диего мог подключить для зарядки свой сотовый телефон. Тем не менее он выбрал розетку в ванной возле раковины, потому что ванная была приватным пространством. Хуан Диего надеялся, что Мириам – призрак она или нет – заснет раньше, чем он выйдет из ванной.
«Хватит секса, Дороти», – вспомнил он эту часто повторяемую фразу Мириам, а затем – ее недавнюю: «Секс – это не так важно, как ты думаешь».
Завтра воскресенье. Хуан Диего должен был вылететь домой, в Соединенные Штаты, в среду. Хуан Диего подумал, что с него хватит не только секса, но и этих двух загадочных женщин, кем бы они ни были. Хуан Диего подумал, что один из способов избавиться от одержимости ими – это перестать заниматься с ними сексом. Пользуясь резаком, он разделил одну из продолговатых таблеток лопресора пополам; он принял предписанную ему дозу бета-блокатора плюс эту дополнительную половинку.
Бьенвенидо сказал, что в воскресенье «лучше залечь на дно»; Хуан Диего заляжет на дно, это точно, – будучи в заторможенном состоянии, он пропустит бо́льшую часть воскресенья. И дело было не в толпе и не в религиозном безумии процессии в честь Черного Назарянина, которую Хуан Диего намеренно пропустил. Ему хотелось, чтобы Мириам и Дороти просто исчезли; он чувствовал себя заторможенным, как обычно, чего ему и хотелось.
Хуан Диего пытался снова стать нормальным, не говоря уже о том, что он старался, хотя и запоздало, следовать предписаниям врача. (Как часто, если не всегда, его лечащий врач Розмари Штайн занимала его мысли!)
