– Я думал, мы верим в чудеса, – сказал брат Пепе отцу Альфонсо и отцу Октавио.
– Но не в это чудо, Пепе, – усмехнулся Варгас. – Это все она, старая Церковь правил, верно? – спросил Варгас двух старых священников. – Для вашей Церкви чудеса не главное, для нее главное – ваши правила, так?
– Я верю тому, что видел собственными глазами, – сказал Ривера двум старым жрецам. – Вы ничего не сделали, она сделала, – продолжил хозяин свалки. Ривера указывал вверх, на мокрое от слез лицо Марии-монстра. – Я пришел сюда не к вам, я пришел к ней.
– Дело не в ваших дерьмовых Девах, – сказала Флор отцу Альфонсо. – Дело в вас и в ваших правилах – в ваших правилах для всех нас, – сказала Флор отцу Октавио. – Они нам не помогут, – обратилась Флор к сеньору Эдуардо. – Они не помогут нам, потому что ты их разочаровал и потому что я их не устраиваю.
– Похоже, большая девушка уже перестала плакать, – похоже, она выплакалась, – заметил доктор Варгас.
– Вы могли бы помочь нам, если бы захотели, – сказал Хуан Диего двум старым священникам.
– Я же говорила тебе, что это смелый парнишка? – спросила Флор у сеньора Эдуардо.
– Да, кажется, слезы прекратились, – с облегчением сказал отец Альфонсо.
– Я не вижу новых слез, – с надеждой в голосе поддержал его отец Октавио.
– Эти трое… – вдруг сказал брат Пепе, обнимая, чего никто не ожидал, двух неправильных любовников и мальчика-калеку, словно это была его паства. – Вы можете, вы могли бы разрешить обстоятельства этих троих. Я изучил, что надо сделать и как вы можете это сделать. Вы могли бы решить эту проблему, – сказал брат Пепе двум старым священникам. – Quid pro quo – я правильно говорю? – уточнил у айовца Пепе. Пепе знал, что Эдвард Боншоу гордится своей латынью.
– Quid pro quo, – повторил человек-попугай. – Услуга за услугу, – сказал сеньор Эдуардо отцу Альфонсо. – Другими словами, сделка, – сказал он отцу Октавио.
– Мы знаем, что это значит, Эдвард, – раздраженно произнес отец Альфонсо.
– Эти трое с вашей помощью направляются в Айову, – так сказал брат Пепе двум старым священникам. – Тогда как у вас, то есть у нас, в смысле у Церкви, есть чудо или не чудо, которое можно спустить на тормозах или скрыть.
– Никто не говорил слова «скрыть», Пепе, – упрекнул его отец Альфонсо.
– Просто пока преждевременно использовать слово milagro, Пепе, – пожурил его отец Октавио.
– Только помогите нам добраться до Айовы, – сказал Хуан Диего, – и мы подождем еще двести лет.
– Это похоже на хорошую сделку, – подал голос айовец. – На самом же деле, Хуан Диего, – сказал сеньор Эдуардо читателю свалки, – Гваделупская Дева ждала официального признания двести двадцать три года.
– Не имеет значения, сколько ждать, пока они скажут нам, что milagro – это milagro. Даже не имеет значения, что такое milagro, – сказал всем Ривера. Слезы Марии-монстра прекратились; хозяин свалки уже собрался уходить. – Мы не нуждаемся в объяснении, что такое чудо, а что не чудо: мы его видели, – уходя, напомнил всем el jefe. – Конечно, отец Альфонсо и отец Октавио помогут тебе. Не обязательно читать чужие мысли, чтобы понять это, – сказал хозяин свалки мальчику. – Лупе ведь знала, что эта пара примет живое участие в твоем будущем, правда? – спросил Ривера Хуана Диего, указывая на человека-попугая и Флор. – Тебе не кажется, что твоя сестра также знала об участии этих двоих в твоем отъезде отсюда? – указал еl jefe на двух старых священников.
Хозяин свалки задержался у фонтана со святой водой ровно настолько, чтобы дважды подумать о том, стоит ли прикасаться к ней. Выходя, он так и не тронул святую воду, – видимо, слез Марии-монстра ему было достаточно.
– Тебе лучше попрощаться со мной перед отъездом в Айову, – сказал Ривера читателю свалки; было ясно, что остальным хозяин свалки уже все сказал.
– Приходите ко мне через день или два, jefe, я сниму швы! – крикнул вслед Ривере Варгас.
Хуан Диего не усомнился в том, что сказал хозяин свалки; он знал, что два старых священника уступят, и он также знал, что Лупе знала и об этом. Одного взгляда на отца Альфонсо и отца Октавио Хуану Диего хватило, чтобы понять: два старых священника и сами знали, что они уступят.
– Как там это дерьмо по-латински? – спросила Флор у сеньора Эдуардо.
– Quid pro quo, – тихо сказал айовец; он не хотел повторять это как попугай.
Теперь настала очередь брата Пепе плакать – его слезы, конечно, не были чудом, но для самого Пепе, который не мог остановиться, слезы значили немало. Они так и продолжали литься.
– Я буду скучать по тебе, мой дорогой читатель, – сказал брат Пепе Хуану Диего. – Мне кажется, я тебя уже потерял! – плакал Пепе.
Не кошки разбудили Хуана Диего – его разбудила Дороти. Сидя сверху, Дороти, как пресс, опускалась на него; ее тяжелые груди покачивались прямо над его лицом, а бедра ходили взад-вперед, и у Хуана Диего перехватывало дыхание.
– Я тоже буду по тебе скучать! – воскликнул он, когда еще спал и видел сны.
В следующее мгновение он понял, что кончает, – Хуан Диего не помнил, как она надела на него презерватив, – и Дороти тоже кончала. Un terremoto, землетрясение, подумал Хуан Диего.
Если на тростниковой крыше над душем и были кошки, то крики Дороти наверняка разогнали их. Ее крики на мгновение заглушили и кукареканье боевых петухов. Собаки, которые лаяли всю ночь, снова залаяли.
В номерах «Убежища» телефонов не было, иначе какой-нибудь говнотик из соседнего номера позвонил бы с жалобой. Что же касается призраков молодых американцев, погибших во Вьетнаме, отныне и навсегда оказавшихся на побывке-поправке в «Эль-Эскондрихо», то взрывоподобные крики Дороти, должно быть, заставляли их замершие сердца вздрагивать.
Только прихромав в ванную, Хуан Диего увидел открытый контейнер с виагрой; таблетки лежали на полке возле его заряжающегося мобильного телефона. Хуан Диего не помнил, чтобы он принимал виагру, но он, должно быть, принял целую таблетку, а не половину – принимал ли он ее сам, когда был в полусне, или Дороти дала ему дозу в сто миллиграмм, когда он крепко спал и видел во сне церемонию посыпания пеплом? (Не все ли равно, как он принял таблетку? Он явно принял ее.)
Трудно сказать, что удивило Хуана Диего больше – то ли сам призрак юноши, то ли гавайская рубашка погибшего солдата. Самым удивительным было то, как американец, ставший жертвой той далекой войны, искал себя в зеркале над раковиной в ванной; убитый вообще не отразился в зеркале. (Некоторые призраки действительно появляются в зеркалах – но не этот. Нелегко ранжировать призраки.) И вид Хуана Диего в том же зеркале над раковиной в ванной заставил призрака исчезнуть.
Призрак, не отразившийся в зеркале ванной комнаты, напомнил Хуану Диего странный сон о фотографии, сделанной молодым китайцем на станции «Коулун». Почему на ней не было Мириам и Дороти? Как Консуэло отозвалась о Мириам? «Госпожа, которая просто появляется», – разве не эти слова произнесла девочка с косичками?
