Сторожа действительно пошли навстречу отряду, пришедшему со стороны Коломны и села Никифорово, что недалеко от Сенькиного брода. Саженей через сто они опять встали рядом с холмом, на который поднялся один из них.
– Ближе подошли, дабы рассмотреть гостей.
Хворостинин, который отличался характером решительным, смелым, даже отчаянным, улыбнулся и сказал:
– А поедемте-ка к ним. Троих они не испугаются.
Парфенов пожал плечами.
– Поедем. Нечего на них пялиться.
Иван Пестов подъехал к вельможам за указаниями, услышал их разговор и заявил:
– Не следует делать того, воеводы. А если мужики перебьют вас? Вы к ним с добром, а они по вас стрелами да дробом? И что тогда? Дружина лишится воевод, передовой полк – второго воеводы, а нам в отместку придется разорять село.
– Ничего, Иван, – сказал Бордак. – Нас троих им уничтожить не под силу. Едем, князь.
Хворостинин повернулся к Пестову и распорядился:
– Дозор держи там, где стоит, одного ратника пошли к Огневу. Пусть передаст, что покуда нас нет, начальство над дружиной на нем.
– Сделаю, но… – Ратник махнул рукой, понял, что спорить с вельможами толку никакого нет.
А воеводы поскакали к холму.
Ратник, находившийся там, спустился к своим. Разъезд встал полукругом, охватил возвышенность.
– Грамотно встали, – заметил Парфенов. – Со спины не подойдешь.
Они подъехали к разъезду на десять саженей. Сторожа достали сабли, копья, один спрыгнул с коня, приладил бердыш, положил на него пищаль.
Тот воин, который недавно стоял на холме, поднял руку.
– Стойте, люди! – приказал он.
Вельможи остановили коней.
Хворостинин крикнул:
– Мы из передового полка, что направлен в Калугу.
Мужик, с виду как вепрь, весь заросший волосами, с перекошенным от шрама ртом, спросил:
– А где же ваш полк, воеводы? И где Калуга? Чего-то я ни того, ни другого не вижу.
– А ты коли не боишься, подъезжай, поговорим. Грамоту покажу, отвечу, что почем. Чего орать-то на все поле?
– Нет, пусть старший из вас по мне подъезжает. Тут наши земли, значит, мы и начальствуем.
– Наглец! – проговорил Парфенов. – Надо проучить его за невежество и неуважение.
– Погоди, Василь, горячиться, – сказал Хворостинин. – Старший разъезда все правильно делает.
– Он что, не знает, что у нас за спиной три десятка ратников, которые их за мгновения на куски порубят?
– Поэтому и зовет к себе. Чтобы, если что, воеводой и прикрыться и уйти. Ладно, хватит болтать попусту. Поехал я. – Хворостинин ударил коня по бокам, приблизился к старшему разъезда. – Здравствуй, воин.
– И тебе здоровья, коли человек добрый. Из передового полка, говоришь?
– Да. – Князь достал грамоту, взглянул на начальника разъезда и спросил: – Читать-то можешь?
– Ты давай бумагу, я разберусь.
Князь передал мужику грамоту.
Тот читать не стал, не умел, наверное, подозвал молодого сторожа:
– Стенька!
– Я, Иван.
– Поди ко мне.
Парень подошел.
– А ну глянь, чего в грамоте прописано.
Молодой сторож зашевелил губами, читая грамоту. Тоже не особенно грамотный, но разобрался, снял шапку.
– Так в грамоте сказано, что держатель бумаги князь Дмитрий Иванович Хворостинин есть второй воевода передового полка. Печать самого государя. Еще наказ во всем подчиняться князю.
– Да?
Все мужики из разъезда спрятали оружие, сняли шапки, поклонились.
Старший вернул грамоту.
– Извиняй, князь, но иначе нельзя было.
– Да не виню я тебя. Ты все верно делал. Звать-то, я слышал, Иваном?
– Ага, Иван Кабуда, а в разъезде Стенька, Митроха, Сашко, Гриня.
Хворостинин спрятал грамоту, указал себе за спину.
– Со мной боярин Михайло Бордак да князь Василий Игнатьевич Парфенов, а дальше три десятка особой опричной дружины. Идем по берегу, смотрим, как он охраняется.
– Уразумел. – Иван повернулся к тому же молодому сторожу. – Стенька, быстро лети на село да предупреди станичного голову Сухого о подходе особой дружины. Хотя погоди. – Кабуда повернулся к Хворостинину и спросил: – Вы заезжать на село будете?
– Заедем.
– Ага, Стенька, пошел!
Молодой сторож вскочил на коня и поскакал вдоль берега.
– А вы, гости дорогие, давайте за мной. Заведу на село.
– А уместимся там? – спросил Хворостинин.
– А то. Село большое, почитай, полторы сотни дворов. Отдохнете. Накормить отряд найдется чем, запасы имеются.
– Это не потребуется, у нас свой обоз, на ночевку вставать рано. Однако мы проверим, как станичная служба налажена вашим головой. Для этого и посланы.
– Добро. Проверяйте.
Парфенов подал знак Огневу. Дружина выстроилась в походную колонну, в которую вернулся головной дозор, и пошла за сторожами Ивана Кабуды.
На селе беготня.
Сторож сообщил станичному голове о появлении особой дружины. Тот кинулся оповещать людей, выводить навстречу. Далеко не каждый день сюда заходили опричные ратники во главе с князьями и боярином.
Село, являвшееся и пограничной станицей, имело внушительный вид. Вокруг него до самого берега реки тянулась высокая изгородь с наклонными наружу заостренными столбами. В ней трое ворот, сейчас открытых. Посредине небольшая церковь, вокруг нее избы с соломенными крышами, сараи, конюшни, бани. У берега плоты, лодки, на шестах сети, неводы. Река, ближний лес и поле кормили здешних жителей.
К большим воротам, к которым подходила дружина в сопровождении разъезда, вышли станичный голова, священник, за ними мужики и бабы, на удивление быстро облачившиеся в праздничные одежды. Разъезд, не считая начальника, отошел в сторону.
По команде Парфенова отряд остановился. Вельможи подъехали к воротам, соскочили с коней. Голова и станичный народ поклонились им. То же самое сделали и вельможи, показывая единство всего русского народа, несмотря на чины и звания.
Дружину уже обступили мальчишки, которые выскочили из села одним им известным путем. Но они не приближались, держались на расстоянии, рассматривали опричников и деловито обсуждали их.
Второй воевода передового полка достал грамоту.
Станичный голова взял ее, прочитал вслух, поклонился, возвратил документ, указал рукой на село.
– Милости просим в Ванькино.
