Уже в аэропорту принял звонок от партнера. Неужели заподозрил, раз впервые набрал меня сам?
— Да, Сергей?
— Срочно!.. Срочно приезжай в больницу… Дочка! Вика… Господи…
Его голос срывался, он кричал, не мог связно говорить.
— Успокойся. Что с Викой?
— Она в больнице, срочно приезжай. Моя девочка… Господи!
Меня прошиб пот:
— Что с ней?
— Выкидыш!
— Как выкидыш? Какой выкидыш? Ей же рожать скоро?
— Я не зна-а-аю! — застонал в телефон Сергей. — ей стало плохо, пошла кровь… Я поздно приехал. Врачи не дают никаких гарантий… Моя доченька… Приезжай. Ты ей очень нужен.
— Еду.
Я сдал билеты, поймал такси, по дороге в больницу созвонился с потенциальными покупателями акций, пытаясь объяснить ситуацию и при этом не потерять клиентов. А потом нашел Сергея, уже по его виду определяя, что все хуже, чем я представлял.
— Как Вика?
— Еще борется за жизнь, Марк… Я молюсь… Каждую минуту молюсь, чтобы она выжила.
Я побоялся спросить о ребенке, но Сергей словно подслушал мои мысли:
— Ребенка не спасли… Мы приехали слишком поздно, срок слишком маленький… Твой ребенок умер, Марк.
Внутри моментально натянулась и лопнула струна, наполняя все тело, весь разум горечью потери. Я мысленно еще не примерял на себя роль отца, не позволял себе думать, что ребенок мой, и вот уже потерял… И если он был мой, то даже немного не успел побыть любимым, желанным. И ушел, отвергнутый родительской бесчувственностью.
— Как?..
— Не спрашивай. Им некогда. Жизнь Викули на волоске…
Несколько томительных часов мы прождали в коридоре в ожидании вестей. Врач вышел уставший и с приговором «снова ждать»:
— Мы остановили внутреннее кровотечение, перевели пациента в реанимацию, но эти сутки будут критическими. Нам остается ждать и надеяться.
Он ушел, а Сергей осел на скамью, хватаясь за сердце:
— Как же так? Как так?..
— Э-э! Друг, не раскисай! Ей помогли, и Вика выкарабкается. Слышишь?
Всю ночь я пронянчился с Сергеем. Доставил домой, отпоил чаем, заставил проглотить яичницу с беконом и остался ночевать. Я не мог бросить его в такую минуту.
Утром, с самого открытия приемного покоя, мы снова были в больнице у кабинета врача.
— По утрам у него обход. Потом прием и перевязка. Так что примет вас врач только после обеда, — поделилась с нами словоохотливая медсестричка, стреляя в меня глазами.
— Какой обед? У меня дочь лежит в реанимации!
— У многих кто лежит в реанимации, — фыркнула она, моментально настраиваясь против убитого горем Сергея. — У нас вообще реанимация забита. Что ж теперь врачу без обеда оставаться?
— Кто, кроме врача, может сообщить о состоянии Вики после осмотра? — вмешался я.
— Может я бы и смогла, но ждите врача, — поджала губы девчонка, демонстративно развернулась и ушла.
— Мне б волю, — прорычал Сергей Иванович, — закрыл бы к херам эту больницу.
Мы снова сидели и ждали. Я заметил, как врач спустился с верхнего этажа, где находились палаты реанимации, и прошел на этаж с лечащимися больными. Медсестричка юркнула в процедурный, как только врач пошел по палатам.
— Сергей, я отойду ненадолго. Жди тут, может врач раньше уделить нам время сможет.
И оставив партнера, пошел к процедурной.
— Вот дурища! — услышал я разговор, медсестричка была в кабинете не одна. — Таблеток наглоталась?
— И не только. Таблетки то кровотечение дали, которое чуть остановили, — услышал я ее голос. — Она ж шкафы двигала, кресла поднимала, чего только не делала с собой… Зря её Пал Артёмыч спас, такой идти надо следом за своим убитым ребеночком!
— Что ты такое говоришь, Верка? Прикуси язык. Ни ты ни я не знаем, почему она решила избавится от младенца, да чуть сама на тот свет не угодила. А если б и знали — не нам решать, как должно быть. Мало ли какая там трагедь…
— Какая там может быть трагедь? Ты видела в коридоре её папка с мужем околачиваются? Муж такой, хоть облизывай! Разве от таких детей скидывают? Ты что?
— А если это не его ребенок?
— А чей? — растерялась Верка. — Разве от таких красивых мужчин гуляют?
— От всяких гуляют… Ладно лясы то точить, вон те пробирки забирай и неси в лабораторию.
Я быстро отскочил от двери, пребывая в легком замешательстве. Медсестра говорила о Вике? Это был не выкидыш, а преднамеренно сорванная беременность? Но зачем? Ради бога, кто так делает?!
Верку я перехватил уже возвращающуюся из лаборатории.
— Еще раз расскажи мне, что случилось с ребенком пациентки? — я назвал фамилию Вики, на что медсестра округлила глаза.
— Я не знаю, я ничего не знаю!
Я чертыхнулся, ударив ладонью в стену, над головой Верки. Та заголосила, пришлось убрать руки:
— Как она? Когда с ней поговорить можно будет?
— Это вы у врача….
— Да-да, с ним обязательно. После обеда, верно?
Верка молча кивнула. А я забрал ключи от квартиры у Сергея и поехал собирать доказательства.
Я только приехал отсюда, но меньше всего меня заботила обстановка в доме. Зато теперь я прицельно шел в Викину комнату, до конца не в состоянии поверить, что она убила ребенка. Уже не играло роли, чей он, хотя если она это сделала с моим…
В душе снова все перевернулось, удушливый ком подкатил к горлу, когда я открыл дверь… В ее спальне все было разгромлено. Шкаф валялся, огромная двуспальная кровать сдвинута к самому окну, по ламинату остались безобразные царапины, показывающие, что кровать эта совершала не одно и даже не два перемещения. Но больше всего меня поразили грязные кляксы крови на поцарапанном ламинате.
Я пытался сглонуть, но не получилось. К горлу подкатила тошнота, и я выбежал из спальни.
Уже у машины пришел в себя и отдышался.
Я определенно завязываю с Викой, рву отношения с ее отцом и начинаю новую жизнь. В этой явно что-то пошло не так. Но прежде чем вычеркнуть их, я хотел узнать от Вики одно: зачем?
Я вернулся в больницу, отдал Сергею ключи, спросил, можно ли уже увидеться с Викой, но партнер только покачал головой. Дочь пережила ночь, но состояние все еще оставалось тяжелым.
Разделять скорбь по ее здоровью и умышленному убийству не хотелось, попрощался с Сергеем, желая поскорее перевернуть эту страницу, и уехал. Почти сразу взял билеты на самолет и вылетел в Европу. Там теперь ключ от моей новой жизни.
* * *
В поисках совладельцев моего бизнеса я задержался в командировке больше месяца. Желающих оказалось даже больше, чем я мог надеяться, но у каждого были условия.
