Недавно его развеселила писанина в блоге модной психологини. Ну то есть это сама блогерша так рекомендовалась — психолог и писатель — а уж как там было на самом деле, бог весть. Эрик вообще регулярно почитывал всякие такие… блоги, авторы которых именовали себя сетевыми журналистами или, к примеру, как эта, психологами. Почитывал, просто чтобы держать, так сказать, руку на пульсе и улавливать живой ритм того, что Юнг именовал коллективным бессознательным, ну и прочие… общественные умонастроения. Мало ли, в работе всякое может сгодиться. Рассуждения Юнга казались ему несколько расплывчатыми, но про коллективное бессознательное, что бы под ним ни понималось, понравилось. Оно, это самое коллективное бессознательное, представлялось Эрику в виде гигантского троллейбуса. Троллейбусы, что называется, в натуре, он, ясное дело, на дух не переносил. Отчасти из-за брезгливости, отчасти из некоего иррационального страха. Здоровенная железная коробка всасывает потную шевелящуюся массу и — переваривает? А после? Должно быть, именно так и выглядит коллективное бессознательное — то, что вытекает, выплескивается из тесной коробки, пока она прессует и утрамбовывает внутри себя многоголовую человеческую массу. Впрочем, ему всегда думалось, что называть внутритроллейбусную массу человеческой — все равно, что сравнивать стеллаж с вереницей пиджаков фабрики «Большевичка» — и произведение, вышедшее из рук лондонского портного. Чего уж там человеческого, сплошной биоматериал.
Расплодившиеся в последнее время разнообразные блогеры представлялись ему как раз «пиджаками фабрики Большевичка». Ну или ярлыками на этих пиджаках: вроде буквы-цифры — фасон, размер, артикул, ткань такая или эдакая — разные, а пиджаки-то в итоге все на одно лицо. Правда, сам он пока не мог себе позволить заказывать пиджаки в Лондоне, но ведь это только пока.
Упомянутая модная психологиня, длинно и натужно, как и ее многочисленные «коллеги», своих почитателей (блогерша время от времени поясняла, что именует так тех, кто ее «почитывает», видимо, полагая дурацкую игру слов утонченным юмором) учила умению строить свою жизнь. В ее представлении умение это означало способность строить окружающих тебя людей — чтоб они шли туда, куда тебе хочется, и делали то, что тебе нужно. Особенно мужчины, разумеется. Советы она давала в духе: расстегнуть, как бы случайно, лишнюю пуговичку на блузке, облизать губы, задеть «объект» грудью — и улыбаться при этом как можно загадочнее.
Загадочнее, да. Почему бы уж прямо не шепнуть на ухо «я без трусиков», веселился Эрик, читая «тонкие» психологинины рекомендации. Впрочем, с высказанным ею наблюдением насчет исчезновения из обихода формулы «добиваться женщины» он был согласен. Ну а что вы, дамы, хотели? Бились за «равенство полов», ну так и кушайте, не обляпайтесь.
Строго говоря, такое положение вещей его очень даже устраивало. Нет, он с удовольствием предавался предварительной игре, сиречь ухаживанию. Радовался, придумав какой-нибудь оригинальный «заход», наслаждался, наблюдая, как избранная жертва — вполне понимающая, к чему все идет — танцует все тот же, освященный веками, танец: шаг вперед, два назад, убегая оглянуться — не слишком ли быстро я бегу, ну и все прочее в этом духе. Секс без прелюдии, по сути, мало чем отличается от секса с резиновой куклой. А прелюдия, разумеется, это не только ласки и поцелуи, но и букеты с конфетами. Но, само собой, в игры эти имело смысл играть лишь если с первого взгляда ясно: толк будет. Иначе — чего время терять?
Он отступил от этого правила всего однажды — и до сих пор не любил о том «случае» вспоминать. Да и чего вспоминать — дела давние, он тогда еще диплом-то не успел получить, молодой был, неопытный, вот и лоханулся, повелся, как глупый теленок…
Арина немного напоминала ту, из юности. Но с ней, конечно, было проще. Может, он и не стал бы подбивать к ней клинья — и умна чересчур, что для женщины, безусловно, недостаток, и ту, давнюю, действительно напоминала. Но в данном случае от его желаний ничего не зависело. Дело есть дело. Что удивительнее всего, дело, по крайней мере его начало, оказалось совсем не трудным. Даже наоборот — увлекательно приятным. И Арина ему понравилась. И в другой ситуации он, наверное, уделил бы ей куда больше времени. Но в первую очередь — дело. И так, как получилось, гораздо, гораздо лучше. Арина и впрямь напоминала ту, что когда-то, давным-давно сумела заморочить юному еще Эрику голову. И теперь это было похоже на своего рода реванш.
День десятый
* * *
Ночь прошла ужасно. И утро было ничуть не лучше. Кто выдумал, что оно вечера мудренее, зло думала Арина, глядя в зеркало, из которого пялилась на нее физиономия похмельного зомби. Хотя вечером она даже коньячку «для успокоения нервов» не стала себе наливать. Известно же: алкоголь усугубляет все эмоции. Если тебе радостно, весь мир засверкает еще ярче и победительнее, но уж если эмоции в минусе, градусы этот минус уведут в полное уныние. Так что и жить не захочется.
Сейчас по крайней мере желание сбежать за тридевять земель уже отпустило. И жгучий стыд — следователь! умница! обвели вокруг пальца, как несмышленыша! на красивое лицо и галантные манеры купилась! — стыд уже не терзал так невыносимо, а так, саднил. Неприятно, но не смертельно. А что в зеркале — кошмар, это временно. Легенду только надо придумать, почему морда такая страшная. Ева же не успокоится, не выпытав все что можно и что нельзя.
Действительно, Ева, увидев ее, аж руками всплеснула:
— Господи! Что случилось? На тебе лица нет. Краше в гроб кладут.
— Краше из гроба вынимают, — автоматически отозвалась Арина. — Да ничего страшного. Игрушку вчера мне подогнали ребята знакомые. Симулятор гоночный. У меня ж когда-то мотоцикл был, — она вздохнула. — Вот и вспоминала молодость. Спала часа полтора, не больше.
Ева укоризненно — но понимающе — покачала головой:
— До выходных не дотерпела? Хотя с нашей, с вашей то есть работой и на выходных может все что угодно случиться. На вот, мандаринку съешь, — она выудила из стола три оранжевых мячика. — И витамины, и запах вдохновляющий. Иди, пока Пахомов тебя не увидел. Он что-то гневен третий день уже.
У себя в кабинете Арина выложила на стол мандарины и минут пять пристально на них смотрела. И вид, и запах были действительно вдохновляющие. В конце концов, как бы ни было сейчас скверно на душе, Новый Год все равно явится! И весна будет. Сегодня жизнь не заканчивается — вот о чем были эти мандарины. Спасибо, Ева. Арина улыбнулась.
И сразу нахмурилась, собираясь с мыслями. Вчерашняя находка на пустыре сделала шубинское дело ясным, как майское утро. Разве что за исключением одного-единственного вопроса, ответа на который так и не было.
Да, она увидела наконец ответ на главный, как ее всегда учили, вопрос следствия: как это было сделано. Но вот — почему? Почему, зачем застрелился отставной опер? Почему он не продолжил свои поиски, свое частное расследование, почему решил привлечь внимание к своему списку таким диким, страшным, невероятным способом?
Отчаялся? Опустил руки? Но все в один голос твердят, что Степаныч — не из тех, кто сдается.
