— Могло, — уныло согласился Мишкин, но тут же воспрял. — Да нет, даже если… Ерунда получается. Выходит, около полуночи Руслана Алексеевна к Шубину явилась, они поругались — и хорошо так поругались, если он из «макарова» палить начал. А через четыре часа Руслана Алексеевна уже опять в его квартире, стреляет в него, а он — стоит и ждет?
Арине вдруг стало смешно:
— Не просто стоит и ждет, а еще и записку пишет — с предсмертным, так сказать, признанием.
— Ну я ж и говорю, что соседка не при делах! Только я все равно ничего не понимаю.
— Не расстраивайся, — утешила его Арина. — Я тоже.
* * *
Небо за голым кабинетным окном еще не начало темнеть, но все равно казалось, что вечер — из-за серой осенней дымки, за которой не было ни намека на солнце. Тоскливой такой дымки, печальной, безнадежной. Арина вздохнула. Вздох получился тоже какой-то безнадежный. Ей вдруг стало ужасно жалко всех. Вообще всех. И Егора Степаныча, и семерых — ой, нет, восьмерых жертв из его списка. Впрочем, тоже нет. Сгоревшие в бане «золотые» мальчики сочувствия не вызывали, вот разве что родители их… И продюсер этот… педофилический — туда ему и дорога вместе с его «поставщиком». Ей вспомнилось, как дрогнул голос Морозова, когда он говорил о той несчастной матери… Морозова тоже жалко… И Руслану Алексеевну с ее Джиннечкой. И саму Джиннечку, изо всех собачьих сил — и что, что мелкая? — рвавшуюся защищать хозяйку…
М-да.
Если прищуриться, можно притвориться, что это не вечер подступает, а наоборот — утро. Рассвет… Как будто скоро утро. Надежды, пробуждение и вообще начало.
Рассвет, да. Такой же, как последний рассвет Егора Шубина.
Вот он сидит за столом и пишет странное свое послание. Знает ли он, что жить ему осталось считанные минуты? Или и не ожидает ничего? Вот он, закончив писать, встает перед распахнутой балконной дверью и… что дальше? Замечает мелькнувшую сбоку тень — но ничего уже не успевает?
Арине вдруг вспомнилась давешняя понятая — дворничиха. В каком-нибудь лихо закрученном шпионском триллере вся ее пугливая невзрачность была бы виртуозным актерством, а сама дворничиха оказалась бы современной Матой Хари, суперагентом чьих-нибудь там всесильных спецслужб. Тьфу ты, осадила Арина несущиеся вскачь мысли. Ну Мата Хари, и что? Чем ей помешал отставной опер? Разоблачением? Ну так будь она суперагентом, уколола бы его отравленной иголкой — сердечный приступ, никаких следов. Ну или бомбу подложила бы — тоже в смысле ликвидации возможных следов очень удобно, списали бы на взрыв бытового газа. Да и, в конце-то концов, уж если бы отставной опер заподозрил, что возле него бегает чей-то шпион или хотя бы, правдоподобия ради, пособник террористов — моментально доложил бы «куда следует». С такими вещами не шутят и частных расследований не ведут. А все, что Шубин после себя оставил, больше всего похоже именно на результат частного расследования.
И что? Кто-то почувствовал опасность, прокрался в квартиру и… и, застрелив хозяина, оставил результаты «расследования» на всем виду?
Так, может, и не было никакой зловещей тени?
Может, Шубин и писал-то совсем не в ночь своей смерти? Хотя… все-таки скорее тогда, чем нет. Очень уж демонстративно лежала эта бумага — и авторучка сверху. Как последний жест.
Демонстративно…
И папки эти с делами — ровненькой стопочкой на углу столешницы. Тоже — демонстративно.
Кто и что пытался этим… демонстрировать?
Так… Начнем сначала.
Кто и зачем палил из ПМ? Причем совсем недавно, скорее всего — в ту самую полночь. И куда делась стреляная гильза от него? В квартире нет. Неизвестный злодей с собой унес? А смысл? На пустыре — если ее сразу после выстрела с балкона выбросили — тоже нет. Вроде все там прошарили, пули, которые поменьше будут, и то отыскали, так что гильзу уж не пропустили бы. Так где же она? Наркоманы в качестве сувенира прихватили? Обкололись и… Ну или обкурились. Арина нахмурилась, вспоминая, как называется та штука, которую наркоши используют… Какое-то смешное слово, Виталик, когда их семейная лодка еще летела на всех парах, нередко веселил ее байками про питерских хиппи и растаманов… Бульбулятор! Да, кажется так эта штука называется. Основа простейшего бульбуль-как-его-там как раз на пустыре валялась — пластиковая бутылка с дыркой. То есть любители всякой пакости там точно тусуются. Или Арина что-то перепутала, и Виталик говорил совсем о другом? Или…
Погоди, погоди… Пластиковая бутылка с дыркой?
И слишком малое количество продуктов сгорания на коже и на ладони…
Да еще и подтяжки на полу…
И еще, — шнурок, который наглая ворона пыталась оторвать от балконных перил. Черт побери — конечно, никакой это не шнурок!
Ну и бутылка само собой.
Точно!
Вот оно!
* * *
Мишкинский телефон был недоступен. Молодцовский сразу переключал на голосовую почту. Стационарный, стоявший в их с Мишкиным кабинете, отвечал лишь бесконечными длинными гудками. Черт побери, да чем они там все заняты? Именно сейчас, когда Арине срочно нужно оперативное сопровождение!
В сопровождение удалось раздобыть только молоденького Клюшкина. Зато он выразил такую горячую готовность «сопровождать» и «помогать», что у Арины как-то сразу поднялось настроение. Разбежались, пропали унылые мысли о том, что очередная «гениальная» догадка — всего лишь очередная глупость. Дурацкие мысли, и нечего на такие тратить время. Чего думать, трясти надо — вспомнился Арине старый анекдот. Глупо, но разумно: чего, в самом-то деле, утопать в сомнениях — надо идти и проверять. Да побыстрее, пока не стемнело. День едва за середину перевалил, а кажется, что уже почти вечер. Темнеет теперь рано — и не столько из-за укоротившегося дня, больше из-за плотно затянувших небо сизых туч.
Помимо радостной готовности к любым услугам Клюшкин оказался обладателем старенького «москвичонка», которым, похоже, очень гордился:
— Еще дедушкин, а бегает, как новенький!
Сидеть в раритете было неудобно, в спину все время впивалась какая-то невидимая железка, по ногам тянуло холодом. Впрочем, бегал старичок действительно отлично, без старческих кряхтений и по-молодому шустро. Арине очень хотелось успеть на шубинский пустырь до темноты — а главное, успеть после этого обследовать находку. Если, конечно, будет находка. Она изо всех сил сжала кулаки — на удачу.
В бледных ранних сумерках и заросли бурьяна, и проплешины жухлой травы между ними казались одной сплошной массой.
— Что ищем-то? — радостно осведомился неунывающий Клюшкин.
— Бутылку, — объяснила Арина и, вспомнив о пробке в раковине, уточнила. — Вероятнее всего, зеленую. Пластиковую, маленькую, пузатую такую, но помятую. Без крышки, но с дыркой.
— Не эту? — окликнул он Арину через четверть часа сосредоточенного хождения меж бурьянных кустов.
