— Но почему он нигде на учете не числится?
— Если речь о шизофрении — а это тоже не факт, там много чего может быть — то манифестация обычно наступает где-то в двадцать, двадцать пять лет.
— То есть наш тип просто еще слишком молод, чтобы успеть попасть в поле зрения психиатров?
— Есть такая вероятность.
— То есть ты пытаешься понять, что у него в голове?
— Что ж делать, если материальных улик кот наплакал. Но, скажу честно, не очень у меня получается. Как вжиться в голову, где все наперекосяк, включая логику, если в твоей собственной голове прочно живет здравый смысл, усугубленный к тому же профессиональным опытом. Очень трудно притвориться, что их нет.
Некоторое время они молчали.
Где-то там, думала Арина, на одной из этих улиц, за мирным на первый взгляд фасадом, Имитатор удерживает свою очередную жертву. Подходящих заявлений о пропаже, правда, пока нет, но то-то и оно, что пока. Отсутствие заявлений не значит, что ни одна девушка больше не пропала. И даже если так — значит, сейчас он выслеживает очередную жертву.
Но в салоне «тойоты» было так спокойно, так не хотелось думать ни о каких ужасах…
Арина отстраненно глядела в окно, за которым неслись фонари, витрины, окна домов, другие машины. Почему-то эта череда огней напоминала симфонический концерт. Фоновая темнота — это тишина в зале. Когда музыканты играют, никакой тишины, конечно, нет, но она тем не менее присутствует. И на ее фоне — сложный, многослойный звуковой узор. Или световой. Расставленные через равные промежутки фонари — это ритмические басы. Многочисленные разноцветные окна, плетущие свою мелодию — группа струнных. Проносящиеся мимо фары и габаритные огни — духовые, от фаготов до флейт. Забавно. Музыке ее учили давным-давно, а знания не просто остались, но еще и активно участвуют в ассоциативном ряду. Городские огни — симфонический концерт, надо же до такого додуматься. Витрины… А вот черт его знает, чему в этой схеме соответствуют витрины…
Прямо перед носом машины через дорогу метнулся скелет — очень яркий в сгустившихся сумерках, сияюще-белый, даже чуть зеленоватый.
Головы — в смысле черепа — у скелета не наблюдалось.
— Ч-чтоб тебя! — Кир ударил по тормозам, двинул руль.
Скелет, благополучно ускользнувший от несшейся прямо на него машины, метнулся в ограждавшие дорогу кусты. Не то акация, не то боярышник, в темноте Арина не могла разобрать.
— Ну ты у меня дошутишься! — опер выскочил наружу в тот же самый момент, как машина, недовольно взвизгнув, притерлась к поребрику.
— Кир, ты чего? — робко поинтересовалась Арина. Она-то подумала, что бегающий по дороге скелет причудился ей в полудреме. Если городские огни — симфонический оркестр, почему бы ему не играть рахманиновский «Остров мертвых»? И дирижер в виде сияющего скелета — очень в тему. Но если Киреев затормозил, да еще так резко, и ринулся наружу — значит, скелет настоящий.
Она выглянула из машины: возле кустов возилось что-то темное, большое.
Осторожно вылезла из машины, сделала в ту сторону шаг, другой…
— Куда выскочила? — остановил ее Киреевский возглас. — А впрочем… Иди, полюбуйся. Красавец, а?
У «скелета» имелось лицо — простоватое и, как показалось Арине, очень молодое. Парень растерянно моргал, щурился — Киреев развернул его к свету фар.
В скорченном состоянии «скелет» превратился в невнятную мешанину светящихся полос и пятен. Киреев несильно шлепнул по взъерошенной макушке какой-то темной тряпкой:
— Балаклаву нацепил! Всадник без головы, чтоб его!
— Ладно тебе, Кир, ничего же не случилось. Мальчишка, дурак, мозгов нет, а развлечься хочется, вот и придумал шутку, решил, что это смешно. Может, в кустах еще кто-то сидит, для ютуба ролик снимает.
— Если и был, то уже сбежал. Смешно им! Ты представь чувства водителя, когда перед капотом не просто шальной пешеход, а такое вот явление возникает. А если за рулем пожилой человек? Он же может в одночасье на небеса отправиться. Значит, так, — он тряхнул «скелета» за шкирку. — Пока кто-то от твоих шалостей инфаркт заработает или в столб врежется, я ждать не буду. Я сам из убойного, но у меня знакомых навалом, и участковых, и патрульных, и прочих. Еще раз увижу или пожалуется кто — злостное хулиганство тебе обеспечено. Обещаю. То есть не на пятнадцать и не на тридцать суток тебя закроют, а по-настоящему. Понятно тебе?
«Скелет» кивнул.
— Давай снимай это свое… барахло, — распорядился опер.
— Так я ж… — попытался возразить незадачливый шутник.
— Ничего-ничего, если голый останешься, дам тебе тряпочку замотаться.
Поводя плечами, «скелет» принялся сдирать с себя эластичный черный комбинезон с намалеванными светящейся краской костями. Под ним оказались плотные трикотажные шорты вроде тех, в которых бегают-прыгают легкоатлеты, и такая же майка.
— Вот и умница, — хмыкнул Киреев, когда устрашающее облачение превратилось в кучку тряпья у его ног. — Можешь валить на все четыре. Но смотри, я твой портрет срисовал, если… — он погрозил пальцем в удаляющуюся спину, сгреб разрисованное тряпье в багажник, кивнул Арине. — Поехали. Шутники, чтоб их!
* * *
Превратив «скелет» в обычного, хоть и скудно одетого парня, следовательша и ее спутник сели в машину и уехали.
Не заметили!
Старенький грязно-белый фургончик тихонько тронулся, свернул во двор, проехал поглубже и снова остановился.
Из зеркала заднего вида сурово глядели глаза матери. Во взгляде читалось: что за безответственность, тебя на минуту без присмотра оставить нельзя! Ведь все, все могло рухнуть! Мало тебе, что твоя неуверенность, твои сомнения — любимая пища невезучести — твои страхи довели до полного, полного краха?! Теперь, когда нужно еще сильнее сконцентрироваться, ты опять вольничаешь?
Из-под надвинутой на лоб бейсболки струился пот. Мать была права. Зачем, ну зачем нужно было устраивать эту слежку? Никакого в этом смысла не было. Просто вдруг захотелось увидеть, где обитает эта самая Арина Вершина. Хотя никакой роли она в происходящем не играет! И не будет играть! По понятным причинам. Ни-ка-кой! Будь она умницей-разумницей или безмозглой куклой, тупо исполняющей служебные инструкции — не имеет значения!
Она никто. Эпизодический персонаж. Как тот кретин, что переодевался скелетом. Глупее и выдумать нельзя. По крайней мере, если смотреть со стороны.
Все, что непонятно, выглядит глупым. Или скорее бессмысленным. Глупое не может выглядеть угрожающим, а бессмысленное — может. Но и это не имеет значения. Значение имеет только общая картина. Чтобы она была идеальной, необходимо действовать точно по намеченному плану.
И не отступать от него, не соблазняться наблюдением за следовательшей.
И так из-за выскочившей непонятно откуда журналистки пришлось менять план буквально в последний момент. Если бы в то утро на глаза не попалась эта газетенка, все, все было бы по-другому.
