— Мам, я вытащила руки, но тут еще цепь какая-то мешается, я не могу ее отодвинуть.
— Руки ко рту можешь поднять?
— Зачем? А! Ясно… — пробормотала девочка и после паузы, показавшейся Мирре бесконечной, сообщила. — Разгрызла. Так, теперь ноги… Готово.
Еще через мгновение, полное звяканья и скрежета, к плечу Мирры прильнуло тонкое тело.
— Ты моя умница! — она обняла дочь, провела ладонями от плеч к ногам.
На второй ремень похититель поскупился, вделанная в стену цепь, застегнутая на такой же замок, обвивала талию Милены без всяких дополнительных «устройств». Туго обвивала., под нее едва можно было подсунуть ладонь.
— Мам, больно, что ты делаешь?
— Пытаюсь понять, можно ли это как-то ослабить.
— Поняла?
— Пока нет. Ничего, заяц, я что-нибудь изобрету.
— Он нас убьет и посадит на скамейку в парке? — спросила вдруг девочка после недолгого молчания.
Господи, она… бредит? Что с ней?
— Что ты несешь, какой парк, какие скамейки?
— Ну нас же похитили, так?
— Похоже на то. Только я не понимаю, о чем ты говоришь, о каких скамейках.
— Мам, ты что, правда не в курсе?
— Милена, девочка моя, может, тебе поспать немножко? А я пока что-нибудь попробую что-нибудь придумать.
— Мам, не, ну ты правда что ли ничего не знаешь?
— Чего я не знаю?
— Да весь интернет гудит про маньяка.
— К-какого еще маньяка?
— Обычного маньяка, который убивает девушек, — деловито сообщила дочь. — Ну или женщин, но все молодые. Уже четырех убил. Последняя вообще журналистка, которая про него писала. А трупы он оставляет на скамейке в каком-нибудь парке.
— Это ты мне сериал пересказываешь?
— Какой сериал, мам? Тут, у нас, в Питере. Примерно каждые десять дней. И, главное, никто не знает, как они убиты. Каким способом. В полиции, наверное, знают, но ни в блогах, нигде ничего. Кто пишет, что застрелены, кто — горло перерезано, кто-то про уколы какие-то, но больше все-таки, что задушены. Фотографии чуть не под микроскопом разглядывают, ищут раны.
— И фотографии есть?
— Ну конечно! На места полиция никого не пускает, но можно ведь и издали снимать. Только все равно никто там ничего толком не разглядел. Они же все черные, с головы до ног.
— Негритянки, что ли?
— Какие негритянки, ты чего? Он их красит. Красит, понятно?
— Бред какой-то.
— Я думаю, лучше, если бы он укол какой-то делал. Или даже стрелял. Если душит — это очень страшно.
И только тут до Мирры дошло: дочь вовсе не кино ей пересказывает!
— Милена, погоди. За новостями я не слежу, поэтому ничего не знаю. Расскажи мне все, что тебе известно.
— Ну… Какой-то псих убивает девушек и оставляет трупы в парках, — повторила девочка. — Голые! Только выкрашенные в черный цвет. Уже четверых так нашли! Сперва он их похищает. Как нас. Несколько дней где-то держит, потом убивает.
— Как убивает?
— Ну как, как, до смерти!
— Да нет, как — это каким способом? Стреляет, бьет по голове, душит?
— Н-не знаю. Везде по-разному пишут.
— Значит, до способа убийства журналисты пока не докопались.
— И эта, которая к тебе на работу приходила, следовательша, она тебе ничего не говорила?
— Она даже про убийства не говорила.
— А если бы говорила, ты стала бы осторожничать?
— Ты права. Отмахнулась бы. Даже не подумала бы, что это может иметь какое-то отношение ко мне. Ладно, чего жалеть о том, чего изменить нельзя. Значит, говоришь, от момента похищения до появления трупа в парке проходит несколько дней?
— Это не я говорю, так пишут.
— Если все пишут одно и то же, значит, похоже, на правду. Несколько дней — это сколько?
— По-разному. Не меньше трех, не больше недели. Вроде бы.
Мирра вдруг почувствовала себя собранной и даже сильной. Раскисать было нельзя, это на себя можно рукой махнуть, сказать, что все безнадежно, но Милена! Нет, господа хорошие, за свою девочку она кому угодно горло перегрызет! Когтями перервет! Да, прямо своими тонкими музыкальными пальчиками! Ничего, мы еще поглядим, кто кого!
— Милена, ты помнишь, мы, когда Чарли на тренировку проводили, пошли мороженое есть? Ты еще кошку там рисовала?
— Ну… помню, — в голосе девочки звучало изумление — при чем тут какое-то мороженое?
— Когда я очнулась, меня стошнило. Сладким! Не очень, чуть-чуть сладким, но все-таки.
— Думаешь, времени совсем немного прошло?
— Думаю, да. Не больше суток, уж точно.
— Значит, прямо сейчас он нас не убьет?
— Да. Сколько-то времени у нас есть.
— Думаешь, нас спасут?
— Конечно, спасут.
— Хорошо бы… Тех девушек не спасли.
— Нас ищут. Не знаю, когда начинали искать тех девушек, но нас начнут искать сразу. Мы же Чарли не встретили, а машина брошена. И эта следователь… она… наверняка она сейчас весь город уже на уши поставила.
— Питер большой, — почти прошептала Милена. — А мы даже не знаем, где мы. Может, и не в Питере уже.
— И про главное не забудь — нас двое, а он один.
— Может, их тоже двое, — вздохнула невидимая в темноте Милена. — Там же девушка была. Или, может, она и есть маньяк?
— Не знаю. Но нас уже ищут, это важно. И еще важнее, что нас двое. Видишь, руки мы уже освободили. Так что мы что-нибудь придумаем. Мы справимся. Береги силы.
* * *
Киреев ворвался в кабинет так стремительно, что распахнувшаяся дверь ударилась в торец стоявшего за ней стеллажа. Тот скрипнул, но устоял, только по стене вдруг побежал паук, видимо, устроивший гнездо за задней стеллажной стенкой и теперь страшно перепуганный.
Пауков Арина недолюбливала, но сейчас было не до того:
— Неужели нашел?
Вид у опера был торжествующий.
— Почти.
— Почти — это как?
— Если ты ждала, что я тебе адрес, куда он приезжает, назову, то увы, порадовать нечем, — сияющая физиономия явно противоречила словам. — Но не все так плохо, Вершина! Гляди! — он вывел на монитор кадр с одной из камер наблюдения.
— Видишь? Все-таки прокололась наша красавица!
На стоп-кадре вполне отчетливо был виден прямоугольник госномера. И цифры не залеплены грязью, не смазаны, не бликуют, не в тени…
