Но. Ясно, что Мирре сломать его не под силу. Это тебе не скотч разгрызть. И вскрыть его она не сможет. Она же не взломщик! Она не умеет! А даже если бы и умела — что использовать в качестве отмычки? Тот, кто ее здесь запер, даже часы с нее снял! Даже — она потянулась к голове — заколки из волос вытащил!
Стена. Цепь. Замок. Ремень.
Вцепившись обеими руками, она попыталась втащить его повыше, жесткий край больно уперся в ребра. Нагнула голову, потянулась вниз… Нет. И вверх не втащить, и вниз не дотянуться. А то она и ремень бы перегрызла! Толстый, жесткий, кожаный… отвратительный… Но она справилась бы!
Во рту, как будто она уже начала грызть ремень, стоял мерзкий, едко-кислый вкус. И немного почему-то сладкий. Гадость какая! Погоди, сладкий?
Они с Миленой провожали Чарли на тренировку. Потом отправились в соседний торговый центр «кутить» — есть вредное мороженое и пить еще более вредную газировку. Милка принялась рисовать фантазию на тему спящей на подоконнике кошки… потом…
Потом… что же было потом? Девушка-туристка спросила дорогу… нет, не дорогу… у нее была карта Питера, и она попросила помочь… обычное дело. Русоволосая, в джинсах и футболке, из тех, кого запомнить невозможно, и из-за этого кажется, что ты человека где-то уже видел. Типовая внешность.
Ах, нет, не карта! Но девушка точно просила помочь. Кажется, она подвернула ногу…
Дальше в голове клубился туман. Кажется, Мирра села за руль — да, точно, она же вспомнила мешавшую выехать «газель»! Но, значит, Милена должна была сидеть рядом?
— Милена, — позвала Мирра почему-то шепотом. Вряд ли похититель — или похитители? — мог ее слышать, но говорить громче было страшно. — Милена! — повторила она, леденея от подступающей к горлу паники. Что, если дочь не отзовется?
И — еще страшнее — что, если отзовется?!
* * *
Профессор Васильев, встретив Арину на крыльце, махнул, сморщившись, равнодушным охранникам, сопроводил ее в приемную комиссию, коротко о чем-то переговорил с невзрачной женщиной в сером костюме и стоял над душой все время, пока Арина перебирала личные дела отсеянных абитуриентов.
На одно из «диковинных» имен он покачал головой:
— Этого я помню. Леопольд Штейн. Затюканный такой юноша. Папа у него ресторатор, очень скандалил, когда мальчику отказали в приеме.
— Почему вы думаете, что это не он?
— Я помню, что он исполнял на прослушивании, — равнодушно сообщил Васильев, подошел к пианино в углу (Арина подумала: сколько же здесь инструментов, в каждой комнате, что ли?) и проиграл мягкую, почти слащавую мелодию. — Ноктюрн. Ничего собственного, сплошные цитаты из немецких романтиков. Не то чтобы плагиат, но очень близко. Причем даже со словами.
— Понятно, — кивнула Арина.
Перебрав все личные дела, она отобрала троих — по принципу нестандартности имени. Стефан Подолянский, Юлий Минкин и Харитон Седых. Переписала и на всякий случай сфотографировала данные, поблагодарила серую женщину и кивнула Васильеву — пойдемте, мол.
За дверью кабинета стоял высокий, чуть седоватый брюнет, за руку которого держался мальчик лет семи-восьми.
— Женя! — бросился к ним профессор Васильев и, обернувшись к Арине, пояснил. — Это Женя, Евгений Васильевич Строганов.
— Я догадалась, — Арина кивнула на мальчика. — С Чарли мы уже виделись. А вы муж Мирры.
— Именно, — подтвердил брюнет. — Антон Палыч, чего ты панику развел? Можно подумать, в первый раз. Ты что, Мирку не знаешь? Она, если ее что-то увлечет, про все на свете может забыть. Может, встретила кого-то, к вам же вечно то итальянцы, то французы, то австрийцы приезжают. Даже если ты не в курсе, ты же не можешь обо всех делегациях знать. Особенно, если это не делегация, а так, самостоятельное путешествие. Может, Мирра столкнулась с кем-то, ее позвали… ну не знаю, в какой-нибудь пансионат, поэтому телефоны недоступны, мало ли у нас в области таких мест. Тем более, машины тоже нет, значит, она своим ходом оттуда уехала. Может, у тех, кого она встретила, машина сломалась, Мирка, конечно, рада помочь коллегам, повезла их куда-то…
— И Милену с собой потащила? У девочки занятия в школе…
— Чтобы школу прогулять, Милка на что угодно согласится. Объявятся они к вечеру, ну максимум завтра, никуда не денутся, Чего сразу про ужасы всякие выдумывать?
Интересно, подумала Арина, он и впрямь уверен, что подобное исчезновение жены (да еще с дочерью) — в порядке вещей? Или исповедует популярную доктрину: надо делать вид, что все в порядке, тогда оно и будет в порядке, а если думать в плохом направлении, как раз плохое и накликаешь?
— Чарли, — она присела перед на корточки перед мальчиком. — Тебе когда-нибудь уже приходилось одному домой добираться, потому что мама на что-то отвлеклась?
Тот мотнул было головой — нет, но тут же набычился, вздохнул глубоко-глубоко, прикусил губу и едва заметно кивнул. Ясно, подумала Арина, тебе, малыш, очень не хочется признаваться, что мама может про тебя забыть. То ли самому от этого тошно, то ли кто-то в твоем окружении уже обвинял Мирру в легкомысленном отношении к родительским обязанностям, и теперь ты ее защищаешь. Потому что мама — это все равно мама, и, быть может, легкомысленная (точнее, увлеченная своим делом) мама — лучше, чем нудная клуша, у которой все заботы о том, чтобы чадо поело и переменило носки.
— Часто такое бывает?
Тут он замотал «нет» сразу:
— Три раза. Только первый раз я Оксане позвонил, она за мной приехала, я еще маленький был, а сейчас я и сам могу, подумаешь!
— Оксана — это кто?
— Домработница наша, — пояснил сверху Евгений Васильевич.
— Вот, — Чарли сунул Арине свой смартфон, с экрана которого задорно улыбалась худенькая темноглазая девушка, чем-то похожая на «мою прекрасную няню» (Арина сериал не смотрела, но кадры, разумеется, видела). Только у этой волосы были русые. — Она прикольная. И умеет манную кашу на сковородке варить!
— Манную кашу — на сковородке? — удивилась Арина.
— Ага, — заулыбался Чарли. — Вкуснотень! Совсем не такая, как везде делают.
— Надо же! А почему у тебя имя такое необыкновенное?
— В честь дедушки! — гордо сообщил мальчик. — Он первый пилот был!
— Собственно, дедушку Мирры звали Шарль, — донеслось сверху, — но он действительно был одним из первых в мире летчиков, еще до первой мировой войны летать начал.
— Мирра Михайловна француженка?
— На четверть, — пояснил безутешный муж.
Который, по правде сказать, никакой безутешности не демонстрировал. Может, и правда все в порядке? Арине Мирра Михайловна показалась дамой аккуратной и педантичной, представить ее легкомысленной летуньей было трудно. Но, может, вся ее внимательность — про музыку? А в быту — совсем другое дело? В конце концов, близким лучше знать. Особенно мужу.
