— Мне не хотелось бросать старика биться с этим верзилой в одиночку.
Корвен пропустил мимо ушей замечание о собственном возрасте.
— Я всё видел. — Камергер шутливо погрозил ему пальцем. — Вы первым схватились за палку и ударили эту свинью. Ещё два дня назад я бы поставил деньги на то, что вы никогда не сделаете ничего подобного, а теперь вижу, что ошибался.
— Я скорее защищался, чем защищал другого, — возразил казначей. — Меня не прельщала мысль, что этот вонючий кусок грязи может случайно задеть меня своей лапой.
— Тогда зачем же вы пошли за мной? Оставались бы здесь в уютном кресле наблюдать, как я защищаю мальчишку.
— Я любопытен.
— И великодушны. Инто теперь будет у вас в долгу. Жаль только, что теперь мальчик остался совсем без денег.
— Я верю, вполне в ваших силах сделать так, чтобы он случайно нашёл у какого-нибудь загона пару потерянных кем-то серебряных монет. И я не великодушен, а расчётлив. Отец Инто — идиот. Но, что плохо, в чём Инто совершенно прав, он сильный идиот. Рано или поздно, пытаясь украсть очередные гроши своего сына, он его убьёт. Если бы я не предложил ему свою услугу, будущая смерть мальчишки была бы на моей совести. А я не люблю её марать. Как и руки.
— Так, значит, вами двигал обычный эгоизм?
— Разумный эгоизм.
Корвен улыбнулся одними глазами.
— Как угодно. Но всё же вы больше похожи на своего старшего брата, чем можете в этом признаться. В вас тоже живёт эта идея бескорыстно помогать тем, кто оказался в беде.
Оливковое лицо Сальдо оставалось непроницаемым.
— Единственным в моей семье, к кому можно было применить слово «бескорыстный», был мой покойный отец. — Мужчина сделал паузу, размышляя, куда лучше поставить своего ферзя. — Вы же знаете, почему на гербе моей семьи изображена богиня Ллер?
— Потому что Альгарда — крупнейший порт на юге?
— Потому что у неё есть второе имя — Многоликая. Она оборачивается серебряными пузырями и топит корабли, а в виде страшного зубастого кита спасает утопающих.
— Так ваш брат возомнил себя китом?
— Скорее, возомнил себя богом.
— А мне казалось, Эрнан весьма бескорыстно помогает беглецам с Эвдона. Это благородно, хотя и глупо.
— Мой брат не благороден и не глуп. Он богат, благополучен, самолюбив, и ему скучно.
Сальдо убрал ещё одну пешку камергера.
— Вам же известно, что у нашей матери было три выкидыша прежде, чем она родила Фернандо? Неудивительно, что отец души в нём не чаял. Эрнан был любимым, зацелованным от макушки до пяток и снова до макушки, возведённым на пьедестал ребенком. Он вырос в мире имени самого себя. Эго — его единственная искренняя любовь. Когда отец понял, что воспитал неугомонное самовлюблённое создание, не поддающееся никакому контролю, он предпринял вторую попытку — так появился я.
— И вторая попытка оказалась удачнее? — не без иронии поинтересовался Корвен, но Сальдо не стал отвечать. Вместо этого он изрёк:
— Вы же знаете, что отец умер внезапно?
— Я об этом слышал, — заинтригованно ответил камергер.
— Отец никогда не болел, и вдруг умер от внезапной остановки дыхания. Сначала я поверил в эту причину, как и все в Вилле де Валента, пока не зашёл в наш фамильный склеп. Когда я снял с лица отца покров, то увидел, что его кожа почернела, как и кончики пальцев. Я немного знаю о ядах, но знаю, что один из них, амалабрис, оставляет именно такие следы. Я рассказал об этом матери и брату, и тот сразу обвинил в смерти отца Шеной, хотя лично я сильно сомневаюсь, что Паучиха стала бы действовать исподтишка. Но я знаю, кто стал бы. — Сальдо помолчал и взял кубок. — И моя доверчивая невестка отчего-то искренне верит, что приручила этого человека. Её право. Моему брату это, видимо, даже кажется забавным. Эрнан будет сидеть на её цепи ровно до тех, пор, пока сам себе это позволяет.
— Значит, Чернильную Руку лучше бояться?
Хранитель казны ухмыльнулся.
— С ним лучше дружить. А для этого нужно быть ему полезным.
— Что ж, пожалуй, прикажу принести в его покои ещё табачных курительниц, а на обед попрошу пожарить каштанов по его вкусу — я помню, это его любимое блюдо. — В голосе Корвена не слышалось и тени беспокойства. — А вы? Вас мне стоит бояться?
— Если задумали сунуть руку в карман короля.
— И в мыслях такого не было.
— Тогда не стоит.
— Кстати, сколько лет вы уже служите при дворе? Пять, если не ошибаюсь? — вдруг спросил с любопытством камергер.
— Вы знаете, что десять, — ответил казначей.
Корвен улыбнулся. Конечно же, он знал, сколько лет сидящий напротив него мужчина служил королю.
— Это треть вашей жизни. Разрешите поинтересоваться, вы всё ещё считаете себя кантамбрийцем или же в вас стало больше от ангенорца?
Сальдо поднял на камергера вопросительный взгляд.
— Вы же знаете Иларха? — спросил Корвен. — Предводителя эвдонцев.
— Его все знают, — Сальдо откинулся в кресле. — Его и его детей самого разного возраста.
— Его старшие сыновья Актеон и Калхас выросли эвдонцами, Марций считает себя таковым лишь наполовину, а вот младшая дочка до мозга костей ангенорка, потому что сутками носится по двору с местной детворой. Удивительно, как на человека влияет среда, в которой он проводит большую часть жизни, вы не находите?
— Вас беспокоит, может ли кантамбриец с фамилией Монтонари быть верным ангенорскому королю? — Казначей не стал ходить вокруг да около.
— Кантамбрийцы всегда верны своему народу.
— А ангенорцы — своему.
— И вы первый представитель другого графства, который поступил на службу Роксбургам.
— Понимаю, к чему вы клоните, Корвен, но хочу вас успокоить, для ваших подозрений нет никаких оснований. Я не считаю себя кантамбрийцем. В моей груди ничто не трепещет, когда я слышу родную речь, и меня не тянет возвращаться в Альгарду. Я королевский казначей, а это значит, что привязанность к чему-то, кроме своего дела, — роскошь, которую я, увы, не могу себе позволить. Я имею дело со слишком большими деньгами.
— Если я правильно вас понял, вы готовы отречься даже от собственной семьи, как от привязанности, только потому, что так вы сможете отгородить себя… От чего?
— Алчности. Она свойственна людям, у которых в жизни есть ещё что-то, кроме подобной работы. Став казначеем, я выбрал себе господина. И это — золото. Это то, ради чего меня назначили на этот пост, то, ради чего я встаю по утрам. Мой камзол — моя единственная собственность. Мое состояние — монеты вместо пуговиц, мой дом — Туренсворд, а мои дети — книги учёта и деньги короля, которые хранятся в Коралловом банке. Сейчас у меня есть всё, что мне нужно, и мне этого достаточно. Я служу деньгам.
