— Зайди и закрой дверь.
Новобрачная лежала на кровати, прикрывая обнажённое тело одеялом, и вертела в руке статуэтку Берканы. Растрёпанные чёрные волосы рыжели в жёлтом свете единственной свечи, а огненный опал искрился звёздным небом на груди.
— Он был зол? — спросила Вечера.
Данка подошла к кровати.
— Испугал меня до смерти. Что случилось?
— Альвгреду всегда плохо удавалось сдерживать эмоции. — Вечера отбросила камень. — Во второй комнате ванная с водой. Помоги мне смыть эту краску.
Вечера поднялась с кровати и, обернувшись одеялом, проследовала в смежную комнату.
— Нам понадобятся несколько мочалок и много мыла, эта краска въелась в мою кожу.
Ещё совсем недавно сходившая с ума от страха, сейчас Вечера была совершенно спокойна, даже безмятежна. Она сидела по грудь в воде и безучастно наблюдала, как Данка тщательно стирает следы бурой и золотой краски с её запястья. И взгляд её был как будто очень далеко, за пределами Туренсворда. За окном пели пьяные песни обитатели замка, город шумел фейерверками и гвалтом веселящейся толпы, горел огнями. В комнате Вечеры было темно и тихо, как в гробнице, и только плеск воды нарушал тишину. Они закончили через полчаса, когда вода в ванной стала розовой от краски и совсем остыла.
— Хотите, я принесу горячей воды? Вы замёрзли, — спросила Данка.
— Нет, можешь идти, — ответила Вечера, — твой Влахос уже наверняка тебя ищет. И завтра утром не приходи.
Данка кивнула, подала принцессе мягкое полотно и удалилась, прикрыв за собой дверь.
За углом, как правильно догадалась Вечера, её поджидал Влахос. Он стоял во тьме коридора, как призрак, и вышел на свет, струящийся сквозь мозаичные окна, когда увидел Данку.
— Как всё прошло? — спросил он.
Данка покачала головой.
— По принцессе разве скажешь? Она как гора. Но, мне кажется, плохо. Ой, я, наверное, не должна была это говорить.
— Я никому не скажу. Она тебя отпустила?
— Да.
Глаза мужчины блеснули во мраке.
— Пойдём со мной.
— Но я…
Командир Ловчих знаком показал ей молчать, взял за руку и потянул куда-то наверх по винтовой лестнице.
— Мне сюда нельзя, — сказала Данка, когда Влахос открыл перед ней двери на дозорную башню.
— Тебе запретили?
— Нет, я боюсь высоты.
— Я тебя охраняю.
Влахос улыбнулся и крепче сжал её руку. Они вышли на площадку Юрто, самой высокой башни замка после башни астрономов. Неприкаянный ветер завывал в вышине и гонял агдеборг, торчащий на флагштоке над головами охранника и служанки.
— Как высоко! — Данка, сама того не заметив, схватилась за Влахоса. Он аккуратно обхватил её талию.
— Видишь там, на склоне, горы?
— Где?
— Вон там, на пиках еле заметные огоньки. — Бродяга указал рукой в сторону склона Многоликой горы. Данка вгляделась в ночную темноту. Сквозь черноту где-то там, где гора выступала неровными отрогами, она смогла разглядеть голубые и зелёные тусклые искорки, которые медленно колыхались, как светящиеся рыбки на волнах.
— Что это?
— Бродячие огоньки.
Сверкающие искорки накатили на неровные скалы и засветились чуть ярче.
— Как красиво.
Данка дрожала на холодном ветру, и Влахос бережно укрыл её своим плащом.
— Посмотри вниз, — сказал он.
Девушка ахнула.
— Нет.
— Почему? Там все улицы в огнях.
— Я боюсь.
— Я держу тебя.
— Нет.
— Посмотри на меня.
Данка подняла на Влахоса глаза.
— Я держу тебя. Просто верь мне. Посмотри.
И Данка посмотрела.
Внизу всё горело факелами, и улицы Паденброга, подобно лавовым рекам, стекали от Туренсворда вниз по отрогу горы к городским стенам. Горела даже Руна.
— Нравится?
Город сверху выглядел совсем иначе. Весь в огнях, он будто становился волшебным.
— Да, — ответила она.
Влахос аккуратно убрал прядку белокурых волос с девичьего виска и коснулся губами нежной кожи, там, где совсем недавно зажила глубокая царапина. У девушки перехватило дыхание.
— Всё ещё боишься? — спросил он.
Она помедлила с ответом.
— Да.
И он поцеловал её крепче. Она улыбнулась.
— И теперь?
— Я трусиха. — Данка дрожала, но не от холода или страха.
Влахос взял её лицо в ладони. Поцелуй предводителя Ловчих был настойчив, но Данка даже не подумала его оттолкнуть. Она прижалась к нему и запустила руку в седые волосы. Он отстранился от неё и снова поцеловал, будто оставил на её губах свою печать. Оба разгорячённые, они просто стояли, не выпуская друг друга из объятий, и слушали шум внизу. Им обоим было жарко, и даже злой холодный воздух уже не кусался. Вечера, Альвгред, короли, касарийцы и эта свадьба остались для них где-то там, далеко позади, а во всём мире существовали только они вдвоём, здесь и сейчас, на верхушке башни Юрто.
Согейру в эту ночь не спалось. Заласканная Нила тихо лежала рядом, погружённая в нерушимые грезы, и улыбалась видениям. Легат завидовал жене, он уже давно забыл, что такое крепкий здоровый сон. Когда он спал, ему виделось поле близ Вильхейма, устланное изуродованными телами, или снилась Суаве в тугом ожерелье из рубинов, которые перерезали её горло, как рана. Его голова была забита ворохом мыслей.
Согейр долго говорил с самратом после свадебного пира и спросил, почему он так жесток со своей женой.
— Потому что её чрево забрало у меня троих сыновей, — ответил самрат. — Она проклятая ведьма и служит Чарне, как и её мамаша Исидея. Мне говорили, что не надо на ней жениться, но я упёрся, как мальчишка. Но я выбью из неё эту дурь. А если не выбью, то убью!
— В Ангеноре к колдунам относятся с почтением. Они знают больше, чем знают обычные люди.
— Колдуны не могут знать того, что знает Бог! Все их знания не от него! И Меганира тому подтверждение! Ведьма! — Тонгейр бросил о стену кубок. — Проклятые дочери трона — все они ведьмы от первого до последнего колена! Жаль, что отец так поздно отобрал у Исидеи трон и утопил эту гадину! И я своими руками утоплю Меганиру, если она попробует научить Сенту и Астуру своему колдовству, вот увидишь.
Согейр редко встречал таких страшных людей. Если самрат Ютгейр был таким же, то неудивительно, что Идалира сбежала от него, предпочтя быт Ангенора существованию затравленного зверька, как это случилось с Меганирой.
