— Вы знаете, кто такие турдебальды?
Вальдарих был немолодым сухим мужчиной с очень худым лицом и острой макушкой, которую покрывал белоснежный, как у Гезы, жёсткий ёжик. Как распорядитель тавромахии, он носил пояс с золотой пряжкой в виде двух бычьих голов и бордовую кирасу из толстой кожи. Будущие турдебальды всегда его боялись, как подмастерья боятся своего учителя. И было за что — Вальдарих со священным трепетом относился к традиции поединка и не позволял никому даже подумать о том, чтобы устроить саботаж. Даже сейчас, стоя перед ним на плацу, юноши неосознанно распрямили спины и держали руки по швам, как будто готовые к маршу по площади Агерат под руководством легата.
— Это з-значит «сидящий на б-быке», — ответил какой-то вытянутый в струнку курносый заика. — На языке, на котором говорили б-боги.
Роланд ухмыльнулся.
— Он сказал что-то смешное? — Распорядитель обряда в мгновение ока оказался напротив надменного наследника Утёса.
— Нет.
— Тебя позабавило, что он заикается?
— Нет.
— Так ты смеёшься без причины?
— Нет.
— Стало быть, ты мне соврал?
Повисла секундная пауза. Роланд, растерявшийся на мгновение, снова самодовольно задрал нос.
— Вы говорите с сыном графа и будущим мужем принцессы, — напомнил он Вальдариху. — Вам следует меня уважать…
— Ты выбрал быка — ты турдебальд, ты никто, ты чистый лист. Так что сотри с лица эту дебильную ухмылочку, вернись с арены верхом на быке, и тогда, может быть, я посчитаю тебя достойным моего уважения.
Вальдарих снова встал перед строем.
— Ты прав, — кивнул он заике. — Когда Ардо Роксбург был шестнадцатилетним пастухом из Приграничья, на его деревню напали захватчики с севера. Тогда он попросил бога Хакона дать ему силу, чтобы отразить нападение и спасти свой дом. И Хакон услышал его, возложил свою длань ему на плечо и сказал идти на восток, пока не дойдёт до Многоликой горы. Когда Ардо оказался на месте, Хакон ударил по склону, и из него вырвался чёрный бык. Хакон дал Ардо верёвку и сказал оседлать быка, потому что только избранный способен это сделать, и Ардо усмирил животное, потеряв в схватке глаз. Признав смелость юноши, Хакон сказал, что теперь он сможет победить целое войско, и Ардо вернулся домой и отбил у врага свою деревню. В награду Хакон даровал ему свою корону и сказал, что Ардо достоин стать королём этих земель. Когда боги покинули Ангенор, первый король основал Паденброг на том месте, где из скалы ему явился его бык, и призвал всех шестнадцатилетних юношей, от Многоликой горы до озера Траунмер, пройти обряд, стать приближённым короны и получить звание кирасира. Так родился обряд тавромахии, традиция, которая со времен первого Роксбурга не прерывалась никогда. Вы! — выкрикнул Вальдарих, и турдебальды невольно отступили назад. — Вы все, крестьяне, сыновья пастухов, каменщиков, графов и водоносов, богатых торговцев и дровосеков — здесь на плацу, вы все стоите как Ардо! Готовы ли вы повторить его подвиг и доказать, что вы избраны Хаконом?
Юноши настороженно переглянулись. Вальдарих вгляделся в их молодые нерешительные лица. Прозвучало неуверенное «Да?»
— Верю, что готовы, — повёл бровью распорядитель. — Но прежде, знакомы ли вы с законами тавромахии?
Мальчишки снова переглянулись.
— Первое, — Вальдарих загнул указательный палец, — к участию не допускаются юноши старше шестнадцати лет.
Молчание.
— Если вы уйдёте с арены победителем и выяснится, что вы старше, чем этого требует традиция, я лично вырежу на вашем лбу перевёрнутую руну Вейла и высеку на площади, пока ваша спина не превратится в кусок окровавленного мяса. Я заберу вашего быка, и вы заплатите короне тысячу золотых крефов. Все на арене должны быть равны. Это закон! Второе, — распорядитель загнул второй палец, — к участию не допускаются юноши младше шестнадцати лет, — и с укоризной покосился в сторону Инто, который с утра околачивался у плаца и сейчас тёр щёткой и без того уже начищенную до блеска бычью поилку. — Третье, к участию не допускаются больные и искалеченные. Четвёртое, на арене вы будете безоружны. В ваших руках будет только верёвка, а на вас доспехи и шлем. Поэтому перед участием вас обыщут. Любое нарушение правил будет караться изгнанием. И пятое, когда вы выберете себе быка, пути назад уже не будет. Вы выйдете на арену и вернетесь с неё либо победителями, либо покойниками.
Вальдарих выдержал паузу.
— Запомните, — в его голосе звучало предостережение, — ни один бык никогда не будет стоять и ждать, пока вы взгромоздитесь ему на спину, и ни один из них не подпустит вас к себе без боя. На моем веку было больше тридцати тавромахий, и поверьте, в живых из вас в лучшем случае останется чуть более двадцати человек, десятеро выбросят чёрный платок быстрее, чем дерьмо посыпется из их штанов. Остальные вернутся домой в чёрных саванах. Я не хочу вас пугать, но вы должны знать правду.
Однако будущие турдебальды были напуганы.
Вальдарих не брался судить, кто именно выиграет бой, а кто проиграет, из года в год результаты поединка становились всё более непредсказуемыми, но некоторые солдаты в башне по традиции уже начали делать ставки. Вальдарих и Согейр этого не поощряли, но и побороть склонность подчинённых к оскорбительному азарту не могли. Цинизм, с которым некоторые кирасиры ставили деньги на чью-то жизнь, будто уже давно заменил собой их собственные воспоминания о залитой кровью арене и огромных острых рогах.
Вальдарих сдержал накатившую волну раздражения, когда заметил, как непростительно расслабленно держатся сыновья графов, будто пребывавшие в уверенности, что бык так или иначе почувствует их принадлежность к аристократии и уступит. Глаза же крестьянских детей горели огнём желания победить. Вальдарих знал, что на арене у большинства из них этот огонь быстро угаснет. Так было всегда.
— Выживут и станут Королевскими кирасирами только те, для кого пути назад уже не будет. — Распорядитель двинулся вдоль ряда, заложив руки за спину. — Если хотите, чтобы Ангенор склонил перед вами голову, вы должны вернуться с арены либо победителями, либо покойниками. Имена остальных будут навеки преданы позору. Это закон Ангенора! Лучше смерть, чем бесчестие. Я здесь никого не держу, ворота башни всегда открыты, и у вас ещё есть время передумать и уйти, но уйдя, вы не сможете вернуться. Забудьте Паденброг, забудьте короля и арену — после отречения от обряда у вас будет только одна дорога — домой.
На следующий день башню покинуло двое. Никто не помнил ни их имён, ни лиц — из будущих воинов они снова превратились в чьих-то сыновей. Только один из них украл ночью несколько булок и ремень Вальдариха.
У остальных ещё оставалось несколько дней на раздумья.
Инто в раздумьях не нуждался. Он места себе не находил, завистливо наблюдая, как Вальдарих и кирасиры учат турдебальдов управляться с верёвкой. Ночью, в бычьем загоне, пока никто не видел, он и сам тренировался, хотя знал, что всё равно его никто не пустит на арену. Его быка уже и так отобрали, и он надеялся, что Гнев затопчет этого графского выродка. Шрам, рассекавший левую бровь, служил конюху хорошим напоминанием о том ударе огромной лапищей в золотых кольцах и подстёгивал его желание вырваться на арену вопреки всем правилам и законам.
