Лицо Инто залилось краской. Бедный мальчишка всей душой ненавидел свои шестипалые руки.
— Давай я тебе помогу, иначе Гнев тебя затопчет.
Инто не хотел показаться слабым перед кирасиром, но, пораскинув мозгами, принял верное решение. С Гневом ему одному не справиться, а потому помощь будет очень кстати. А ещё он про себя в очередной раз проклял отца за то, что тот бросил его и пошёл надираться.
— Только возьмите вот это. — Инто подал воину толстую длинную палку с металлическим полукольцом на одном из концов. — Когда я открою двери, это нужно будет подставить быку под шею или рога, как получится, чтобы он не смог вырвать гвозди, на которых держатся его цепи. И держите крепко.
— Постараюсь. — Марций встал наизготовку.
— Готовы?
— Готов.
Инто ещё раз проверил мешок, чтобы он смог как можно быстрее высыпать оттуда сено, и повернул засов.
Как только дверь приоткрылась, реакция последовала мгновенно. Животное с рёвом бросилось наружу, так, что задняя стена загона задрожала. Ему завторили остальные быки. Марций пихнул огромную морду палкой, но бык оставаться внутри не желал. Никогда ещё Марций не сталкивался с подобной силой. Даже его Дым не был таким свирепым, как эта туша с бешеными глазами. Они навалились друг на друга, не желая уступать. Марций почувствовал, что его ноги съезжают назад, и ещё сильнее навалился на палку.
— Быстрее! — подгонял он Инто. — Быстрее, ну же!
Мальчишка в это время старался вытряхнуть быку под ноги как можно больше сена. Чем больше ему достанется еды сейчас, тем позже его придётся кормить снова. Сухие прутья цеплялись друг за друга, сматываясь в ком, и он раздирал их руками.
Марцию показалось, что прошла целая вечность, пока конюх возился где-то под ногами, но на самом деле прошло около полуминуты с момента, как засов звякнул в первый раз.
— Ох, — Марций перевёл дыхание и устало облокотился о столб, когда дверь высокого загона, наконец, закрылась, — разве не проще было бы использовать не мешки, а тележки?
— Проще, — ответил Инто, сматывая мешок. — Но последнюю Гнев разбил ещё две недели назад.
Сам же бык будто перестал существовать. Теперь из его загона доносилось только еле слышное чавканье и кряхтение жующего зверя.
— Ну и работёнка у тебя, — выдохнул воин, вытирая со лба пот.
— Я не жалуюсь, — шмыгнул носом конюх. — Вот увидите, в следующем году я его оседлаю.
— А? А я слышал, что Гнева выбрал себе сын Элботов, — удивился Марций.
Инто озадаченно замер.
— Что? То есть как это его выбрал Элбот? Почему?
— Так говорят.
— Он выбрал моего быка? Я же просил Вальдариха, чтобы Гнева оставили мне. Он обещал!
— Кто он такой, чтобы перечить желанию графского отпрыска? Брось, Инто, в соседнем загоне полно других быков. Присмотрись к ним, твоим может быть кто-то из них.
— Но мне нужен этот! — Юношу трясло от волнения и негодования. — Как же так?!
— Нужно быть самоубийцей, чтобы выбрать Гнева.
В чёрных глазах Инто заблестели слёзы.
— Но список быков должен был быть готов, когда прибудут участники тавромахии. Почему он оставил за собой Гнева уже сейчас?
— Элбот — граф. Никто не может запретить ему выбирать оружие, от которого он хочет умереть, заранее.
— А если бык ему подчинится?! — едва не выкрикнул мальчик, рыдая. — Гнев — мой бык! Мой!
— Если он ему подчинится, значит, он не твой. Успокойся, Инто, ты же будущий воин. Подумаешь, год. Всего двенадцать месяцев. Многим века не хватает, чтобы пожить, а ты уже рвёшься на арену. Не спеши. Поживи ещё год. К тому же ты не можешь знать наверняка исход этой битвы. У Роланда не будет никаких привилегий, а значит, и шансы победить будут такими же, как у остальных.
Марций дружески хлопнул Инто по плечу.
— Будь мужчиной, — сказал он. — Впереди тебя ждёт великое будущее, если ты сам этого захочешь. Опустишь руки — останешься конюхом. Терпение, мой друг. Только терпение. И я буду рад сразиться с тобой против любого врага.
— А по мне, лучше достойно погибнуть на арене, чем ещё год терпеть пьяную рожу отца рядом с матерью, — потухшим голосом ответил конюх. Лицо его вдруг стало серым, будто у его обладателя внутри что-то потухло. — Разве я не прав, Марций? Я урод, я даже хуже, чем никто. Не тебе ли это знать лучше кого бы то ни было?
ГЛАВА 15
Шестнадцатилетние воины
Через два дня, поднявшись чуть свет, Золтан снова, как и каждое утро, наблюдал через окно с голубыми ставнями за королевским замком вдали. Дед сразу заметил за своим диковатым внуком эту странную привычку. Едва пропоют петухи, мальчик вскакивал с кровати и усаживался на подоконник, беспечно свесив одну ногу наружу, и не отрываясь смотрел на могучую безмятежную твердыню, которая восседала на перламутровом отроге, будто на троне. Что он хотел в ней разглядеть — поди узнай. Дед и спросил его однажды, да тот только сверкнул огромными бледными глазами и, по обыкновению, промолчал. Странный мальчишка.
В это особенное для замка утро Золтан даже не спустился к завтраку, не откликнулся он и на зов местных мальчишек, которые звали нового соседа на речку ловить златоглавок — сидел на подоконнике и не шевелился, как заколдованный. Он слез оттуда только в полдень, когда его зоркий глаз заметил, как открываются тугие ворота в Туренсворд и в них устремляется колонна юношей в белых балахонах. Они. Они были тут. Турдебальды.
Лишь некоторые из них ехали верхом — видимо, те, кто был побогаче, большинство же шли по-простому, пешком, волоча за собой пожитки в холщовых мешках. Всем турдебальдам было шестнадцать, и многим из них семнадцать не исполнится никогда.
Неделю до прибытия в Паденброг все эти юноши жили у Креста — на постоялом дворе южнее озера Веверн. Для хозяев таверны у развалин это время становилось хлопотным и весьма прибыльным, ведь, помимо мешочка с золотом от короны, хозяева получали от постояльцев тройную оплату за комнату и еду. А тот, у кого с деньгами было туго, бесплатно колол дрова и мыл скотину, а после спал в хлеву на кроватях из сена и земли. Таких нищих всегда было больше всего, потому что на десятерых мальчишек приходилось только двое из благородных семей, и потому пока в уютных комнатах над таверной ночевало всего несколько человек, хлев ломился от спящих вперемешку с козами и коровами пареньков. Каждый год их было много, и каждый год сердобольная хозяйка втайне от мужа проносила им в тазу под тряпками свежий хлеб, головку сыра и яблоки. У неё самой-то сын уже тринадцать лет как погиб на арене, и родить ещё она уже не смогла.
Месяц перед тавромахией турдебальдам предстояло жить на нижнем ярусе Ласской башни, где у них всегда было вдоволь еды и воды и всегда была готова чистая одежда, которую каждую ночь проверяли и чинили слуги. Сюртуки турдебальдов были призваны стереть любые различия между добровольцами, но контраст между отпрысками графов и крестьян каждый раз бросался Вальдариху, распорядителю обряда, в глаза. И дело было не во внешнем различии или воспитании — дети графов захолустья редко отличались утончёнными манерами. Скорее их отличало от безродных голодранцев то, как они воротили нос от навязанной аскезы Ласской башни, пока дети бедняков радовались каждому дню, прожитому в сытости, и проявляли куда больше прыти на плацу, когда Королевские кирасиры учили их управляться с верёвкой, которой им скоро придётся захомутать бешеного быка.
