— Это моё личное дело, — ответила она с тенью улыбки.
— Прежде чем дать вам в руки настоящий меч, мне хотелось бы знать, зачем.
— Лишнее себе позволяешь.
— Прошу прощения.
Наступило молчание. Лабрадоровые глаза Вечеры в солнечном свете отливали сине-зелёной чешуей, а раскрасневшаяся от жары кожа блестела от пота. Марций бы до ночи любовался тем, как эта девушка уплетает крыжовник.
— Каково это — убить врага? — неожиданно спросила Вечера.
— Необычный вопрос для девушки. Вашу сестру, должно быть, всё ещё интересуют куклы.
— А сестра и не способна интересоваться чем-то ещё. Так каково?
— Я не знаю, — пожал плечами Марций.
Тонкие брови принцессы удивлённо приподнялись.
— Ты ведь уже бывал на поле боя, разве нет?
— Бывал, — кивнул эвдонец, — но там не было ни одного человека, которого бы я считал своим врагом.
— Стало быть, все эти зарубы ты ставил на память о друзьях? — Она кивнула в сторону его щита с отметинами, которые Марций оставлял на ободке после каждой встречи с баладжерами. — И эти шрамы тебе, стало быть, тоже оставили они?
— Я — солдат. Убивать — моя работа. Здесь нет ничего личного.
— И тебе платят пятьдесят золотых крефов.
— Был бы рад рисковать жизнью бесплатно, но я умру без еды.
— Как и без вина и женщин.
— Я не трезвенник и не монах, — улыбнулся Марций.
— А если бы тебе прекратили платить? Ты бы остался? — Огромные обеспокоенные глаза уставились на воина в ожидании немедленного ответа. — Ты же кирасир, вы обязаны защищать короля несмотря ни на что…
— Принцесса, я не знаю, что вы думаете о кирасирах, но, уверяю вас, никто из нас не шёл на арену, чтобы потом иметь честь умереть за короля. Мы все бились с быками ради славы. Мы любим жизнь. Любим деньги, женщин, любим смотреть, когда придворные, которые раньше воротили рожи в нашем присутствии, теперь вынуждены говорить с нами на равных. Мы не такие, как Согейр, мы не благородные и не хорошие люди, и, если честно, нам плевать на короля. Он нам платит, и мы ему служим, но, если жалования не будет, уверяю вас, большинство кирасиров сложат оружие в тот же день.
— И ты?
— Если вы снова хотите услышать от меня то же, что уже слышали полгода назад, не стоит. Я понял вас и усвоил урок. Я вас больше не побеспокою.
К щекам принцессы прилила кровь, но эвдонец сделал вид, что этого не заметил.
— А может быть, я хочу, чтобы ты меня снова побеспокоил?
Они долго молчали, виновато глядя под ноги.
— А тебе бывает страшно, когда идёт бой? — как-то совсем грустно спросила Вечера.
— Всем страшно умирать. — Ксифос Марция сковырнул сухую землю.
— И как ты побеждаешь свой страх?
— Я не побеждаю, — ответил он. — Просто делаю, что должен.
— Я тоже буду защищать свой город, когда на него нападут, — уверенно заявила Вечера, — рядом с солдатами, как отец!
— Не стоит воспринимать войну по легендам и книжкам, моя принцесса, — осадил её неуместный пыл эвдонец. — При всем моём уважении, вы о ней читали, а я там был. Вам на поле боя не место. Вы умрёте в почтенном возрасте под золотым балдахином, лежа на пушистой перине под шёлковыми простынями. Вы умрёте, облачённая в нежные бархатные сорочки, в окружении детей и внуков, глядя на их лица, такие же красивые, как ваше. Вас никто не повалит лицом на землю и не наступит на горло тяжёлым сапогом. Вас не задушат, вашу голову не отрубят, даже не вскроют вам горло. Ваше тело не осквернят. Вы не умрёте в агонии, внезапно вспомнив все молитвы, которым вас учили в детстве. Ваша смерть будет красивой и спокойной, а не уродливой и грязной, как моя. Я научу вас драться мечом, как вы просите, но не думайте, что кто-то пустит вас идти в атаку против целой армии озверевших головорезов.
Вспоминая этот разговор, Марций открыл засов стойла и легко хлопнул Дыма по шее. Бык сжевал прихваченную хозяином на кухне репу и потребовал добавки, пиная копытом заднюю стенку загона. Пепельно-серая, в светлых пятнах, шкура животного лоснилась в свете ярких факелов.
— Ну-ну! — трепал его за ухом хозяин. — Если хочешь добавки, придётся ещё немного постараться. Ты же не хочешь, чтобы нашу тайну раскрыли?
Бык громко заревел и мотнул огромной рогатой головой.
— Будешь слушаться?
Дым кивнул.
— Вот и молодец.
У входа послышался шум. Инто втаскивал внутрь мешки с сеном. Быки оживились и начали громко требовать еду. Только из стойла Гнева не доносилось ни звука.
Увидев кирасира, мальчик привычным твёрдым жестом поднял левую руку. Марций не имел права приветствовать не воина тем же жестом, но ответил ему. Если Инто не растеряет свою удаль, уже через год Марций лично выжжет на его загривке клеймо кирасира. Отчего-то он не сомневался, что этот щуплый на вид парнишка вернётся с арены победителем.
Инто оттащил мешок к стойлу Гнева и размял спину.
— Как же я не люблю время его кормёжки, — прокряхтел он, развязывая мешок.
— Что-то он сегодня больно тихий, — заметил эвдонец и поправил кирасирский жезл за спиной.
— Погодите, вот увидит нас, сразу глаза кровью нальются.
Он привстал на носочки и взглянул на торчащие над дверью белые рога. Гнев был единственным быком, которого почти полностью лишили возможности видеть окружающее пространство. Стены и двери его загона были выше, чем у остальных, отчего бык оказывался будто засунутым в коробку. Инто уже давно заметил, что так зверь ведёт себя намного спокойнее.
— Может быть, он спит? — предположил Марций.
— Он никогда не спит в это время, — со знанием дела ответил Инто. — Он ждёт. Слышите? Это он дышит. Когда он спит, его дыхания почти не слышно. Сейчас он притаился и ждёт.
— Так ты что же, пойдёшь к нему один?
— А что делать? Я-то его не боюсь. Не то что другие конюхи. У этих заячьих душонок сразу спина потом покрывается, как им говорят к Гневу топать. Помыть его, вычистить уши, убрать с рогов выломанные деревянные доски, покормить. Сразу торговаться начинают, кому к нему идти.
— А отец твой где?
Инто пожал плечами.
— Пьёт в таверне. Где же ему ещё быть?
— А это что? Ты вывалялся в грязи? — Марций взлохматил ершистые волосы мальчугана. Инто ощетинился.
— В меня кинули землёй.
— За что?
— У них одна причина. — В голосе Инто звучала обида. — Почему они меня ненавидят? Что я им сделал? Почему они все зовут меня уродом?
— Может быть, они просто суеверны?
— Или потому, что я урод.
