Король не хотел ввязываться в эту войну и не хотел оставлять беременную жену — он будто чувствовал, что в этот раз не вернётся. Так и случилось. Его люди отбили замок, но Эдгар был ранен стрелой, смазанной ядом черноцвета. В Паденброг его доставили уже мёртвым. После похорон Эдгара в Долине королей Суаве неделю не выходила из покоев и оплакивала супруга, а потом слуги услышали крики — у королевы начались схватки. Хранителю ключей вспомнились последние слова Эдгара, которые он сказал ему перед тем, как отправиться в бой.
— Пусть ребёнок правит, — сказал он. — Пусть носит корону. Это будет настоящий король.
Он пребывал в уверенности, что родится мальчик, и никто во дворе не допускал даже мысли, что может быть как-то иначе. Даже в день, когда Суаве разрешилась от бремени, — из-за суеты это случилось, затянувшегося ли ожидания на фоне всеобщей скорби или по иной неизвестной причине — но колокол на башне Юрто прозвенел ровно пятьдесят один раз, и Паденброг больше суток думал, что родился наследник, пока эту уверенность не развеяли слова камергера. Королева родила девочку, имя которой дал брат короля. А через два месяца после завершения траура Огасовар Эссегридеон Роксбург впервые надел альмандиновую корону.
Всем при дворе было с самого начала известно, что этот мужчина со слабыми, вечно холодными руками, изнеженный поэзией и вопросами теологии, всегда питал к жене брата отнюдь не родственные чувства. Поэтому никто не удивился, когда именно её он и предпочёл взять в жены после коронации, и это решение не прибавило новому королю уважения людей. Суаве же согласилась стать его женой, потому что по большому счёту ей уже было всё равно — своё сердце она оставила с мужем в склепе в Долине королей.
С тех пор прошло восемнадцать лет. Королева так и не полюбила второго мужа, но родила от него двоих детей. Даже после второго замужества она не сняла чёрный вдовий кушак, в котором король видел неприкрытое оскорбление своих чувств.
Скорбь по Эдгару и сыну отняли у Суаве часть её красоты, но в глазах Согейра она всегда оставалась такой же красивой, как и была.
Когда он вошёл, королева вышивала, сидя в обитом бархатом кресле. На столике у её кровати лежала чёрная книга с четырехкопеечной звездой Святой благодати, которую она читала вместе с отцом Ноэ, а рядом стояло небольшое зеркало и лежал набор разноцветных шёлковых ниток.
Слуга закрыл дверь, и они остались наедине.
— Моя королева. — Согейр поклонился, но ни одно из одолевающих его тёплых чувств не пробилось сквозь его суровое, побитое войнами выражение лица. Суаве улыбнулась и в его мечтах протянула ему руку, которую он нежно поцеловал.
— Согейр? Ты вернулся?
— Да, моя королева. — Он сделал решительный шаг вперёд. — Король вызвал меня и сына из Вильхейма раньше смены караула.
— Я слышала, на вас снова напали. Как Альвгред? С ним всё в порядке?
— Да, моя королева. Он храбрый воин и ещё не раз переломает кости этим дикарям из Псарни. О нём ещё будут слагать песни.
— Ни минуты в этом не сомневаюсь. — Её мягкое лицо будто светилось белизной в лучах пробивающегося сквозь окна солнца. — Что тебя привело? — Королева закрепила иголку с золотой нитью у пялец. Согейр усилием воли приказал себе не разглядывать Суаве, как какой-то мальчишка.
— Моя королева, я только что разговаривал с Осе. Он поручил мне донести до вас благие вести.
— Мой муж набрался смелости отменить убийство детей, которое называют тавромахией?
Мраморная долина была последней территорией, присоединённой к королевству, и традиция усмирения быков ещё не успела укорениться в умах её жителей. Оттого всё представление о ней маленькая Суаве черпала из рассказов приезжих купцов и гостей. Тогда тавромахия представлялась ей красивым действом, где доблестные юноши борются с быками, подчиняя своей воле неимоверную силу, но все её иллюзии развеялись в первый же год жизни в Паденброге. Увидев состязание единожды, Суаве больше не появлялась на арене Туренсворда — всё её естество противилось кровавому зрелищу. Лишь однажды она сделала исключение, когда сын попросил её поддержать его. После гибели Кирана всё, что было связано с тавромахией, вызывало у неё тошноту.
— Нет, моя королева, — ответил Согейр. — Это касается вашей дочери.
— Ясна? Она снова следила за Влахосом? — Суаве махнула рукой. — Я знаю. Слуга сказал, что снова видел её в конюшне. Ох уж это её увлечение! — На губах королевы заиграла улыбка. — Не стоит беспокоиться, Согейр. Я доверяю Влахосу, а он весьма благоразумен. Я надеюсь, король не злится? Он единственный ничего не знал.
— Нет, моя новость не о Ясне, она касается другой вашей дочери — принцессы Вечеры.
Королева будто изменилась в лице. Она отложила шитьё.
— С ней что-то случилось? — Глубокая морщина прорезала её переносицу.
— Нет, — поспешил успокоить её легат. — Нет, что вы! Всё совсем не так — король даровал принцессе помилование.
Облегчение громким вздохом вырвалось из груди королевы. Она поднялась, и глаза её наполнились слезами.
— Она едет сюда?! Скажи, что она уже едет! — Суаве бросилась к мужчине. — Скажи!
— Да. — Легат с трудом сдержал порыв обнять её и вцепился пальцами в перекинутый через руку плащ, будто то была его перед ней защита. — Король отослал письмо в Эквинский замок несколько дней назад. Принцесса уже в пути. Её видели возле озера Веверн, значит, в Паденброге она будет совсем скоро.
— Значит, это правда?! — Волнение охватило Суаве.
Согейр никогда не стал бы ей врать. Счастливые слёзы покатились из глаз королевы, и легат бы многое отдал, чтобы смахнуть их с её лица. Суаве не подозревала, какой жар бушевал в стоящем напротив мужчине и как он гордился тем, что именно он принёс ей эту радость.
— Он послушал тебя! — Королева закрыла лицо руками. — Он услышал!
— Я был бы рад, если бы в этом была моя заслуга, но, к сожалению, это не так. Король сам принял это решение.
— Значит, он понял свою ошибку. Я знала, что он одумается. Боже, моя девочка скоро вернётся! Он её простил.
Согейру не хотелось озвучивать истинные мотивы Осе, но он не имел права их скрывать.
— Вот оно что? — Восторг Суаве потух, когда легат пересказал ей планы короля. — Мой муж принял решение спастись за спинами наших детей. Нет-нет, не спорь. Это так.
— Свадьба состоится в следующем месяце.
— Ты не хуже меня знаешь нрав касарийского самрата.
— Да.
— Альвгред хороший мальчик, но он станет такой же разменной монетой, как и моя дочь.
— Боюсь, что так.
— Но ты же не позволишь никому их использовать?
— Может быть, в моих жилах и течёт половина касарийской крови, но в груди у меня бьётся ангенорское сердце, которое принадлежит только моему королю и королеве.
