Когда моему дедушке вырвали зубы, я сначала его немного боялся. Не самого дедушки, конечно, но… все-таки да, в смысле – да, я боялся дедушки без зубов, потому что выглядел он как… мумия. Он не казался мне таким уж старым до того, как ему вырвали зубы, но без зубов он стал просто скелетоном. Страшный кошмар ужасов. Ах да, суть в том, что вставную челюсть дедушке не сразу выдали, сначала у него во рту должно было все зажить, и целый месяц ему предстояло провести без зубов.
Сначала я делал вид, что все в порядке и мне совсем не страшно, но потом дедушка захотел поцеловать меня в лобик, и тут я стал орать как маленький. Дедушка обиделся. Ему хотелось хорошо выглядеть, а я постоянно напоминал ему о том, что он ужасен. Мне не хотелось врать, потому что… потому что, хоть я и обожаю врать, в этом случае врать было невозможно. Дедушка радостно мне сообщал – мол, а соседка наша вообще ничего не заметила, только когда я сам ей сказал, что зубов у меня нет, только тогда и заметила и прямо ахнула: «А я и не заметила!»
– Деда, соседка просто лицемерная женщина. Все она заметила! Не заметить такое нереально. Поверь, лучше смотреть правде в глаза. Без зубов ты ужасен, но скоро у тебя появится челюсть, и тогда мы это отпразднуем! У деды будут новые зубки! Ура-а-а!
Дедушка посмотрел на меня с притворной ненавистью и пошел на кухню – пожевать то, что жуется деснами.
Прошла пара дней, к беззубости я почти привык и решил, что, раз дела плохи, надо извлечь из этого выгоду. Как только мне не хотелось вечером куда-то с кем-то идти, я говорил: «Ой, тут такое чепэ, у моего дедушки вчера все зубы вырвали, сори за подробности… – на этом месте я делал смущенное лицо, – а теперь у него там что-то воспалилось во рту, и он поехал к своему знакомому стоматологу, а я остался дома караулить маму с папой, которые сегодня прилетают из отпуска. Они такие лопухи, улетели без ключей». Все мне верили, и у меня была отмаза на любой случай. Не хочу к Виталику на день рождения – пожалуйста, не хочу приглашать в кино Катю, которая меня достает по полной программе уже который месяц, – пожалуйста, не хочу идти с Пашей в боулинг – хо-хо!
В пятницу Паша, как всегда, пришел ко мне после школы посмотреть футбол, лег на диван и как ни в чем не бывало говорит:
– Ну как твой дедушка?
– Да нормально, могу его позвать, чтобы он тебя попугал. Слава богу, что он смотрит футбол на кухне, а не тут.
– А родители вернулись?
– Ну да. Они на концерте.
– Ага. Ясно. А что, у тебя дедушке в два приема зубы рвали?
– Да нет, а что?
– А то, что ты всем рассказываешь, что твоему дедушке ВЧЕРА, – Паша сделал ударение на слове «вчера», – вырвали все зубы! Думаешь, я такой идиот?
– Нет, – я уронил руки на стеклянный кофейный столик, – думаю, ты не такой идиот, потому и догадался.
– Не ври ты людям, сколько можно объяснять! Тебе никто не будет верить. Если уж так не хочешь ни с кем общаться, так и говори: нет настроения.
– Не буду же я каждый раз говорить, что у меня нет настроения? К тому же «нет настроения» – это просто-напросто значит – не хочу. А это обижает людей.
– Выходит, ты боишься кого-то обидеть?
– Выходит, что так.
– Выходит, ты боишься, что люди перестанут хотеть с тобой общаться.
– Ммм… видимо, да.
– Выходит, ты все-таки хочешь общаться с людьми.
– Ой, все, отстань от меня со своей логикой!
Тут на пороге гостиной возник дедушка. Вид у него был возмущенный.
– Ты рассказываешь друзьям, что мне вырвали все зубы?
– Здравствуйте, Иван Петрович, – улыбнулся Паша. – Он не всем рассказывает. Не беспокойтесь.
Дедушка задумался, помолчал и как засмеется.
– Ну ты даешь! Блин! Моими зубами прикрываться!
И дедушка зашагал назад на кухню.
У Паши поднялись брови.
– Да, видок жутковатый. Но дед прав. Не стоит прикрываться его зубами. Давай придумаем тебе вранье получше.
– Ты же только что был против вранья?
– Ну да, но мы же не хотим, чтобы ты всех обидел и чтобы все перестали с тобой общаться. А на зубах ты далеко не уедешь. Тем более что их скоро вставят. Вранье надо чередовать.
Я слушал Пашу внимательно.
– На этой неделе говори, что соседи уехали в командировку и отдали тебе своего пса, с которым надо гулять пять раз в день.
Я расхохотался.
– Кстати, завтра можем посмотреть футбол у меня, все семейство свалит на дачу.
– Я не могу… Дело в том, что мне соседи…
– Понятно.
– А так бы я удовольствием.
– Ясно.
– Ты же не обиделся?
– Я тебя когда-нибудь убью. Иван Петрович, идите с нами футбол смотреть!
Кто китаец??
Мой одноклассник Виталик Макаров бегал по классу и хихикал, рассказывая всем, что наша подружка Таня Иванова, когда они недавно на каникулах большой компанией ездили в Финляндию и знакомились с иностранцами, не признавалась, что она русская.
– Она отлично говорит по-английски, так что она врала, что она из Нью-Йорка, – доверительно шептал Виталик на ухо Паше, но Паша не смеялся.
– И по-твоему, это плохо? – Паша смотрел на Виталика с любопытством.
– Да нет…
– То есть, по-твоему, это хорошо? – Паша загонял беднягу в угол, и мне нравилось за этим наблюдать.
– Просто это… смешно! – Виталик очень серьезно и даже сердито посмотрел на Пашу.
– Не смешно, – отрезал Паша.
Виталик побежал хихикать с другими парнями и девчонками, а я расстроился. Я вспомнил, что у меня однажды тоже так было. Мы с родителями поехали в Испанию, как-то утром они отправили меня в булочную одного, и продавщица приняла меня за американца, потому что я тоже хорошо говорю по-английски, как и Таня, и произношение у меня отличное. Так вот, продавщица приняла меня за американца, и я не стал возражать. Я решил не говорить ей, что я русский. И мы очень славно поболтали. Продавщица была мне рада, она даже дала мне дополнительный банановый хлеб бесплатно. И потом, когда я куда-то ходил без родителей, я часто этим пользовался. Ну, своим английским. Я не признавался, что я из России. Я вроде бы этого и не скрывал, но меня просто никогда не принимали за русского, и я не сопротивлялся. Это странно, но я видел, что, когда моего папу, например, за границей кто-то спрашивал, откуда он, папа на секунду замолкал, как-то мямлил, что, мол, из Петербурга, – он никогда сразу не говорил: из России. После того как папа признавался, что он из Петербурга, у собеседника возникал следующий вопрос: а это где? Вопрос «а это где?» возникал абсолютно всегда, но папа упорно каждый раз продолжал заявлять, что он именно из Петербурга, и только после второго вопроса он произносил ключевое: из России. Иногда мне казалось, что папа тоже пытается таким образом соврать.
