Вряд ли хорошо, подумал Маса. События последнего времени свидетельствовали, что острый интерес больших людей к его личности ничего отрадного не сулит.
— Ну, пойдемте выясним, зачем я ему нужен.
— Пожалуйста, не говорите ему, что мне помогает клан «Хиномару», — тихо говорил майор, когда они шли через анфиладу комнат. — Это мелкая, сугубо техническая деталь, про которую барону знать необязательно. Его превосходительство долго жил за границей и не одобряет некоторые наши национальные традиции. Например, взаимодействие органов власти с якудзой. Имя сенсея Курано при его превосходительстве лучше тоже не поминать. Они по-разному смотрят на Кокутай и на Кокусуй.
— Да, я читал, что Танака западник и технократ.
У высокой белой двери с табличкой «Председатель партии» Баба остановился.
— Идите. Вас ждут. Мне нужно возвращаться на службу, но очень, очень прошу вас, сенсей, наведаться ко мне после беседы.
Он дважды низко поклонился.
В приемной сидели какие-то важные господа, но ждать не пришлось. Секретарь уставился на Масахиро Сибату с любопытством, немедленно пошел докладывать о его прибытии.
— Прошу пожаловать к господину председателю.
О том, что кабинет принадлежит главе японской партии, напоминал только портрет императора. Ни самурайских мечей на подставке, ни каллиграфии. Всё очень космополитично, хоть сажай сюда председателя американских республиканцев или британских тори.
За широким столом сидел сам Гиити Танака, мало похожий на свои газетные фотографии. На них он всегда выглядел сановным, надменным, а у человека, смотревшего на Масу, лицо было подвижное и живое. Более того — странно знакомое. Будто выплывшее из далекого прошлого.
— Так и есть! Это вы, Сибата-сан! — воскликнул прославленный политик и порывисто поднялся. — Сколько лет сколько зим!
Последняя фраза была произнесена по-русски. С возрастом голос меняется меньше, чем внешность. Теперь Маса узнал.
— Георгий Иванович?! — ахнул он, изумляясь причудливостям судьбы.
* * *
«ЗВЕЗДА ВОСТОКА»
Митиюки
Давным-давно, почти четверть века назад, в позапрошлой жизни, Масахиро Сибата очень сильно страдал.
Во-первых, из-за того, что Фандорин-доно вступил в романтическую связь с дамой, которая была ему не на пользу. Такое с господином время от времени случалось, потому что при всем своем уме он плохо разбирался в женщинах. Сам-то Эраст Петрович считал, что ему необычайно повезло завоевать любовь столь возвышенной и одухотворенной особы, но его вассал и помощник придерживался иного мнения.
Во-вторых, страдало не только сердце Масы, но и его уши. Это была двойная мука.
Каролина фон Ляйбниц пленила господина не только своей лебединой грацией, но и возвышенной любовью к музыке. Меломанка утверждала, что полное слияние душ происходит лишь на волне аудиокатарсиса. Аудиокатарсис (за одно это слово хотелось свернуть ей лебединую шею) наступает, когда граница между двумя «я» стирается под воздействием божественной музыки. По мнению фрейляйн фон Ляйбниц подобный эффект дает только гений Рихарда Вагнера.
Ради достижения этого музыкального сатори возлюбленная увезла Фандорина на вагнеровский фестиваль в баварский город Байрейт. Там, в мрачном краснокирпичном Фестшпильхаусе, похожем на фабричный корпус, каждый божий день грохотал оркестр и надрывались луженые глотки. Медленно и нудно разворачивалось моногатари про старинных немецких самураев Нибелунгов. Поскольку Маса считал своим долгом не бросать господина в беде, приходилось много часов подряд сидеть рядом. Это было очень, очень мучительно.
Но однажды вечером, под завывание Брунгильды, в дверь ложи тихонько постучали. Неприметный человек в серой пиджачной паре (сразу видно — секретный агент) вручил Масе конверт с сургучной печатью российского посольства. Господин-то даже не обернулся, он сливался душами со своей медхен.
Удивляться, что Фандорина, лицо сугубо частное и в России давно не живущее, так легко разыскали, не приходилось. Вся Европа и в особенности Германия кишели русскими шпионами, в обязанности которых входило знать, где находятся разные неприятные правительству люди. Удивило другое: официальный конверт и бланк с гербом.
Маса развернул голубоватый листок, прочитал текст депеши. Блаженно улыбнулся.
— Господин, нам нужно ехать в Россию, — шепнул он, бесцеремонно тронув Фандорина за плечо.
— 3-зачем?
Фрейляйн шокированно уставилась на святотатца Масу. Он показал ей двухглавого орла — немки, даже такие возвышенные, чтут высшую власть.
— Телеграмма из царского дворца.
— Ну и что? — не заинтересовался господин. — После прочту. Не мешай.
Можно подумать, ему каждый день приходят срочные послания из Петергофа!
— Тут сказано, что речь о чести царской фамилии.
— Ну и черт с ней. Отстань.
Но Маса не отстал.
— Телеграмма от человека, который не стал бы беспокоить по пустякам. От Зюкина-сан. Он вас не любит и, если просит о помощи, значит, дело серьезное.
— Афанасий Степанович меня не любит? С чего ты взял? — удивился Фандорин, который в мужчинах разбирался не многим лучше, чем в женщинах. Если, конечно, это не преступники.
Теперь Эраст Петрович взял-таки листок. Там было написано:
«Срочно требуется ваша помощь. Под угрозой интересы державы и честь высочайшей фамилии. В Вержболово вас ждет литерный. Церемониймейстер императорского двора Зюкин».
Зюкин-сан был человек серьезный. Несколькими годами ранее, во время коронации государя императора, они все вместе, втроем, расследовали в Москве одно очень секретное и очень печальное дело.
Господин сдвинул черные, точеные брови и что-то объяснил своей возлюбленной. Немецкого Маса тогда еще почти не знал, разобрал только два слова: «кайзерлихе» и «церемониенмайстер». Госпожа фон Ляйбниц почтительно кивнула. Дала Фандорину тонкое запястье — поцеловать, и сыщик с помощником тихо выскользнули за дверь. Непохоже было, что господин сильно расстроился из-за недослушанной оперы.
— Что, едем? — бодро сказал он.
Маса фальшиво вздохнул.
— Ничего не поделаешь. Долг выше удовольствия.
Из Байрейта до Берлина, а оттуда до русской границы они ехали обычными пассажирскими поездами. В Вержболово пересели в состав из паровоза и одного-единственного вагона. На полных парах, без остановок и почти без торможения не доехали, а долетели до Петергофского вокзала.
На пустом перроне путешественников встретил Зюкин-сан. За пять лет он стал еще чопорнее. Господин задерживался в вагоне — перед любым выходом он обычно приводил в идеальный порядок прическу и усики, поэтому двое старых знакомцев немного поговорили.
