Так бывает не только с религиозными текстами и словами; так бывает с великими картинами, с музыкой, с человеком, который говорит с вами. Сердце вдруг подскажет: это наш человек. И слова его нас лечат и спасают. И мы говорим: «Прямо в душу эти слова западают!» Говорит ли он их, пишет ли, или льются звуки божественной музыки, или великое полотно заговорит с нами вдруг и заставит ощутить это чувство, – вот это нас и лечит. Это и есть – наше спасение.
И мудрствовать не надо, – если только потом. А пока надо довериться этому чувству и ощутить, как увлажнились глаза. Это наша душа лечится. Хотя психология и отрицает существование души, – но не вся. А только те отрицают, кто никогда не переживал встречи со своим. Не знал ни катарсиса, ни метанойи, а только читал в книжках об этих загадочных явлениях. Если было у вас в жизни такое, если сердце сжималось и увлажнялись глаза при встрече с чем-то светлым и добрым, – это и было лечение души. И ее спасение. И признак того, что она есть.
Если кто-то упрекает вас в малодушии,
может, даже трусом называет, пересказывает то, что о вас говорит какой-то человек или всячески расписывает его вину перед вами, не горячитесь. Сначала подумайте: а зачем вас пытаются распалить, превратить в боевого слона и науськать на кого-то? Может, такое горячее участие в вашей жизни и такое энергичное вмешательство и подталкивание – неспроста?
Это граф Робер Артуа очень пекся об английском короле Эдуарде. Очень переживал, что тот только Англией правит, а Франция ему не досталась. Несправедливо это. Нечестно. «Как же так, Эдуард, – горько говорил Робер Артуа, – ведь отобрали у вас Францию-то. Отняли, как у дурачка конфетку. Мне очень за вас обидно. И я бы непременно на вашем месте пошел бы и завоевал Францию. И стал бы править. И стало бы у меня два королевства вместо одного. Ну, посчитайте сами: два больше, чем один. Я уже считал!» Король медлил и сомневался. Тогда этот Робер подарил королю добытую на охоте цаплю и сказал, что дарит самую трусливую на свете птицу самому трусливому королю. Вот до чего дошел этот Робер Артуа.
Король разозлился, распалился, провокация удалась. И началась Столетняя война. Сколько людей погибло, сколько семей разорилось, сколько бед и несчастий эта война принесла! И, понятное дело, через сто лет, когда война кончилась, не было уже на свете ни короля, ни графа Артуа… Хотя конфликт получился знатный…
А все просто. Робер Артуа хотел отомстить королю Франции за плохое к себе отношение. И желал вернуть свое поместье, которое отобрала его французская тетя, а потом оно перешло к другим людям. Это было очень обидно. Но сам Робер ничего не мог сделать. Вот и натравил английского короля на французского. Сделал его своим боевым слоном.
Так что не спешите бросаться в бой и объявлять войну тем, на кого вас пытаются натравить. Даже если горячо вам сочувствуют, подталкивают к решительным шагам и цаплю пихают в руки, обвиняя в трусости. Вполне возможно, провокатор просто хочет отомстить и что-то заполучить, вот и все. И слишком доверять ему не надо. Надо исходить из собственных интересов.
А Столетняя война никому не принесет блага. Война – это плохо. А сто лет – очень долго…
Какая мелочь! Это пустяк, это не стоит внимания!
Так мы себе говорим и стараемся не обращать внимания на мелочи – чтобы мелочными не показаться. Но когда Левенгук микроскоп изобрел, все тоже шутили и смеялись: там какая-то мелочь кишит пузатая. При чем тут чума и холера? А вот эти микробики и вызывают страшную болезнь. Хотя они такие крохотные…
Один человек отказался от сотрудничества в бизнесе с возможным партнером. И пояснил это так: тот постоянно опаздывал на встречи. Не очень сильно, минут на десять. Но делал это систематически. А вторая причина была вообще смешная и ничтожная. Этот партнер на вопрос: «Сколько времени?» отвечал так: «Шесть часов», хотя было без трех минут шесть, например. Часы на его руке показывали: без трех шесть. А он говорил: шесть. Это неправда. Ему лень было сказать точное время и он округлял. Но округлял нечестно: не отвечал, мол, почти шесть. А именно называл точную неверную цифру. А один раз он попросил мелкие деньги, воды купить в автомате, в аэропорту. Сто рублей. И не отдал потом, даже не вспомнил.
Это глупость какая-то – отказаться от сотрудничества из-за таких ничтожных фактов. Но тот, кто отказался, был крупным дельцом и ворочал огромными деньгами. Потому и управлял крупным бизнесом – он обращал внимание на мелочи. На не начищенную пуговицу у солдата – хотя какое отношение пуговица может иметь к боевым и строевым успехам?
Так проверяют, стоит доверять человеку или нет. Способен ли он хранить «аманат» – имущество материальное и нематериальное. Тайну, секрет, любовь, дружбу, веру… Вот по этим микроскопическим признакам можно узнать, способен человек быть честным до копейки в денежных делах? Способен ли сохранить информацию, ни словом не обмолвившись никому? Способен ли не подвести ни на минуту в ответственной ситуации?
Это у одного советского писателя был рассказ о том, как они с будущими космонавтами ловили форель на отдыхе. Пойманных рыбок меньше тридцати сантиметров надо было отпускать: пусть молодняк растет! А один товарищ поймал рыбку небольшую. Приложил линейку; им специально выдали линейки для измерения. Рыбка мала оказалась, на пару сантиметров меньше. Но товарищ как-то долго измерял, и так, и сяк прикладывал линейку; а потом все же бросил форель в садок с уловом. Мол, она достаточно большая! И писатель подумал: таких не берут в космонавты! И точно. Не взяли этого человека в космонавты. Не прошел он тестирование…
Вот такие мелкие, крохотные, микроскопические поступки говорят о том, что человеку не надо доверять огромные деньги или управление космическим кораблем. И аманат доверять не надо. Когда речь идет об огромном доверии, надо применить микроскоп, линейку, аптекарские весы… В обычной жизни можно убавить-прибавить, опоздать или сто рублей не отдать. Но иногда доверие – вопрос жизни и смерти. Сохранности астрономических сумм или личного имущества. Или тайны… Вот тогда надо «вешать в граммах» и обращать внимание на мелочь. На микробов.
Был красивый фарфоровый сервиз:
белые чашечки с тонкой золотой полоской, шесть чашечек, шесть блюдечек. Сахарница, молочник, чайник… Это был праздничный сервиз, его доставали из серванта только в особые дни. Берегли сокровище. И вся семья пила чай с пирогами, с вареньем, с конфетами «морские камушки». Разноцветные конфетки, а внутри – изюминка…
Осталась одна чашка от сервиза. Много лет прошло. Как ни берегли сервиз, осталась одна пожелтевшая чашечка с золотой полоской. Из этой чашки пила теперь чай худенькая морщинистая старушка. Сидела на кухне и дрожащими руками подносила чашку ко рту. Взрослый сын, сам уже немолодой человек с седеющими висками, зашел на минутку к маме. Он как-то замотался, закрутился, дела, работа, командировки, семья… И полгода к маме не заходил. Он звонил, конечно. Спрашивал, как здоровье. Деньги иногда на карточку перечислял. Хотя мама не просила никогда. У нее же пенсия есть, все хорошо, сынок. И здоровье нормальное. Не беспокойся, приедешь, когда сможешь, конечно!
