Оливер мертв, и я не могу ничего сделать. Ни на что не способна. Ни к чему не годна.
Кто-то другой меняет мир. А мне остается трястись в судорогах и гореть от жара.
Оливер умер, а, значит, и я могу умереть.
— Я не хочу умирать! — кричит Марианна.
Грейс испуганно вскакивает и отходит в сторону.
— Я не буду умирать! — орет Марианна, давясь слезами. — Я хочу домой! Заберите меня отсюда! Я хочу вернуться к прежней жизни!
Держась горячими пальцами за стену, она встает и двигается к двери. Марианна, нескладно пытаясь бежать, запутывается в ногах, шатается, но выходит из раздевалки. Она видит спортивный зал, но он её не удивляет, и она уверенно направляется к двери. Марианна выходит и, уже зная, что за дверью увидит лестницу, приподнимает руку. Она касается ногами ступенек, и её рука ложится ровно на перила.
— Возьми себя в руки, Марьяна, — говорит она сама себе. — Ты сможешь разгадать логику происходящего и выбраться!
Дневник (День 30–31)
☼
Сейчас уже вечер. Но я не думаю смотреть телевизор, сидеть в социальных сетях или болтать по телефону.
Я пишу. Как гордо это звучит: «Я пишу». Да, да, я твоя преданная поклонница, Матвей!
Дело в том, что у нас отключили электричество. Так что сейчас темно, холодно, скучно и одиноко.
Спешу рассказать о сегодняшнем дне. Мой рассказ будет называться «Как я купила себе шоколадку» или «Никогда не покупайте вещи в цветных обертках» или лучше «Что может случиться с человеком, которому захотелось есть?»
Однако, суть дела не меняется. Чувство голода взяло верх, и я пошла в магазин, чтобы купить злополучную шоколадку. Я ушла, но не вернулась.
У свободы шок:
Её хочет украсть тот,
Кто любит стены.
Дверь в квартиру закрылась и больше не открылась (я преувеличиваю, конечно). Когда попыталась с шоколадкой в руках ее открыть, то ничего не получилось. Вот такая, вкратце, история!
Дома, как всегда, никого. А я на улице! С шоколадкой. В слезах. Родители возвращаются вечером.
Через два часа картина немного изменилась. Я всё ещё на улице. Вокруг маленькие дети (не мои). Я без шоколадки. Вся в соплях. Родители скоро должны вернуться.
Тогда мне и пришла в голову мысль о спасении.
Спасенье — дар,
Только получи его.
Но бойся спать здесь!
Нас так учат, с детства вдалбливают в голову мысль о спасении. О том, что обязательно кто-то придет и спасет. Пусть этот кто-то разрушит город, убьет миллион человек, но станет нашим спасителем. Столько сказок, столько фильмов о спасении. И вот так и приходится ждать этого кого-то.
И хочется верить, что кто-то спасет. Невзирая на цель спасения.
Стихи мои пусты,
Для сердца непонятны,
Но тень моей слепой мечты
Покроет их цветком невнятно.
И станет все теплом,
Таким душевным безмятежным счастьем,
Тогда и ты найдешь тот дом,
Где выход становится явью.
Ой-ой-ой! Электричество включили! Да здравствуют электрики всего мира! Слава всем лампочкам и проводам!
Свет! Свет! Свет! Все, Матвей, я побежала смотреть телевизор, сидеть в социальных сетях и болтать по телефону. Сегодня интересный фильм должен быть!!! Все-таки есть на свете справедливость, хоть фильм дадут посмотреть. А то у меня началось полное разочарование в жизни…
Ну, все. Заканчиваю писать. Целую тебя в обе щечки. Спокойных сновидений! Я пошла радоваться жизни!
У меня траур. Мне нужен яд…
Телевизор не работает. Он сломался. Он — мерзкое, отвратительное недоделанное творение рук человеческих. Таких, как он, надо отстреливать! Со всей возможной жестокостью! Я не шучу.
Кстати, расскажу, чем закончилась история с дверью. Родители приехали, успокоили меня, зареванную, купили ещё одну шоколадку, открыли дверь и долго потом ругали за мою девичью впечатлительность, слабую на мозги голову и чрезвычайно чуткую нервную систему.
У них-то дверь сразу открылась. Что-то не везет мне в последнее время. Наверное, следует искать в том тайный и глубокий смысл. Но такие занятия мне не по душе. Особенно сейчас, когда надо готовиться к экзаменам.
К чему бы всё это?
«Послание к умершему телевизору»
Ты — маленькое наглое создание — умело испортило мне вечер. За это подвергаю тебя самой страшной мере наказания — всеобщему позору. Отныне будешь веки вечные лежать, изнывая от жары и холода, на балконе. И пусть твое бренное тело сожрут коричневые тараканы и наши временные гости — пауки. Тогда возможно, безнадежная вещица, поймешь, что правда была не на твоей пыльной стороне…
Убийственно разозленная Марианна Птичкина
☼
Что это, затишье перед бурей?
Сегодня всё тихо. Даже странно тихо. Никаких разрушений, поломок, неоткрывающихся дверей. Никакого невезения. Всё — как обычно. Даже немного страшно. Совсем чуть-чуть.
Сегодня на меня никто не орал, ничего не ломалось, и все работало. Прямо идиллия! Социалистическая утопия! Все мирное, спокойное, безмятежное.
Наверное, я жду подвоха. Жду, когда что-нибудь грохнет или разрушится. Но все молчит. Безмолвие безмолвием.
Такие дни не интересны.
Нечего писать! Не о чем думать! Просто день и ничего более. Лишь 24 часа скуки.
Зачем нужны такие дни?
Что-то я совсем распустилась: обилие вопросительных и восклицательных знаков, короткие неполные фразы без особого смысла.
Где действие? Где всплеск чувств? Где, в конце концов, вчерашнее пессимистическое настроение?
Ничего этого нет.
Ужасно непривычно.
Я даже пыталась создать конфликт: на уроке английского языка съязвила учительнице: «Для кого жизнь, а для кого временное заключение в наказание за пролитую кровь» (она опять пыталась высказать нам отношение к смыслу бытия). Но ничего не произошло: никаких действий, никаких чувств.
В почтовом ящике нашла странную рекламу. Может, это вообще не реклама? Больше похоже на открытку. По крайней мере, я не понимаю, что можно рекламировать таким образом.
Какие-то семь узкоглазых гномов.
Притом, ничего себе, один среди них — это женщина. Первый — толстяк, вернувшийся с рыбалки. Второй — старец с мешком за спиной и молотком эпохи динозавров, вроде по-боевому настроенного Санта Клауса. Третий — лысый пузан. Четвертый — с бородой. Пятый — старичок с большим лбом. Шестой — воин в защитном шлеме. Седьмой — женщина с балалайкой. И что сие символизует? А, Матвей?
