Правда, после этого звучание «Прощания славянки» неожиданно приобрело восточный акцент. Никакие разъяснения Паренька не помогали. Вавикян внимательно выслушивал его, согласно кивал головой, но в звучании «Тоски по Родине» и «Прощания славянки» все равно продолжало пробиваться восточное начало. Оркестранты-деды пытались решить эту проблему стандартным способом: упрямый армянин несколько раз получил по шее, мол, играй по-человечески. Но виртуоз ничего с собой поделать так и не смог, генетическая память предков оказалась сильнее. Впрочем Паренек, отдавая дань виртуозности кларнетиста, пошел на жертву и все-таки оставил Вавикяна в оркестре. Не нравится — не слушайте, а мне нравится, я к вам в армию не набивался. Так и исполнялись впредь «Прощание славянки» и «Тоска по Родине» с легким армянским акцентом.
Впереди бригады, проходящей торжественным маршем, шагают офицеры управления, то есть штабные. Ну а впереди штабных, то есть впереди всей зенитно-ракетной бригады, чеканит шаг начальник политотдела подполковник Клещиц, корпусной мужчина с волевым открытым лицом. С него, как и с Храпова, тоже не сводят внимательных глаз стоящие на крыльце клуба библиотекарша и продавщица.
Если какому-нибудь малорослому мужчине, например гениальному поэту Лермонтову, постоянно приходилось доказывать окружающим людям, особенно дамской их части, свое право на существование, то у начПО Клещица таких проблем нет. Статная фигура и честное лицо Клещица говорят сами за себя: вот чеканит шаг блестящий офицер-ракетчик и надежный мужчина! Недаром он возглавляет торжественный марш! Поговаривают, что Клещица опасается сам командир бригады полковник Сивашов. Вообще этих ребят из политотдела боятся все, и не только начПО Клещица, а даже почему-то заведующего клубом лейтенанта Пенькова.
Самому Клещицу, впрочем, происходящее не очень нравилось. Дело в том, что оба марша, под которые он вышагивал сейчас впереди всех, являются строевыми маршами царской армии. Политически незрелый репертуар. А это камешек в его огород. Можно сказать — выпад. Это здесь, в этом медвежьем углу, такое может пройти, а в цивилизованных местах этому оркестру уже давно укорот дали бы. Клещиц даже поручал дивизионному замполиту майору Козуху разобраться с Пареньком насчет подозрительного репертуара. Но Паренек заявил Козуху, что его оркестр умеет играть только эти две вещи да еще встречный марш и больше ничего не умеет вообще. Майор Козух неодобрительно выслушал Паренька, пожевал мясистыми губами, записал в сердцах что-то в свою толстую тетрадь в коленкоровом переплете, спрятал ее в сейф, пришел домой и со злости выпил стакан водки.
Замыкает торжественный марш и весь инспекторский смотр прохождение оркестра. Перед трибуной с генералом Кутайцевым, командиром бригады полковником Сивашовым и начальником штаба подполковником Гуревичем Паренек закричал:
— Равнение напра-во!
Кто-то из оркестровых дедов, как положено по строевому уставу, истошно заорал:
— И-и-и — раз!!!
На «раз» все повернули головы направо — равнение на трибуну с генералом. В отличие от политически грамотного Клещица, генералу Кутайцеву, видимо, понравились царские марши, и он крикнул с трибуны:
— Молодцы!
И тут кто-то из этого горе-оркестра выкрикнул в ответ:
— Дембель давай!
Начальство на трибуне нерешительно застыло, но тут генерал заулыбался, а за ним и все на трибуне. А могло же быть и хуже. Это же выпад! А Паренек-то прогнулся перед начальством, сам генерал Кутайцев спросил у Сивашова:
— Дирижер у тебя двухгодичник, да?
Несмотря на то что инспекторский смотр окончился, никто не расходился. Генерал с командирами ушел в здание штаба, а все остались стоять на плацу. Похоже, что-то произошло.
Наконец, подобно маленькому дирижаблю, Кутайцев скатился со ступенек штаба и легко, словно гонимый ветром, поплыл по плацу. В левой руке он держал увесистую слегка поджаренную баранью ногу. Собрав вокруг себя старших офицеров, генерал что-то разъяснял им, указывая зажатой в руке наподобие гетманской булавы бараньей ногой в направлении советско-китайской границы. Старшие офицеры внимательно слушали, синхронно поворачивая головы по направлению, обозначаемому ногой.
ЧП случилось как раз в то время, когда личный состав зенитно-ракетной бригады маршировал торжественным маршем. В это самое время в котельной какой-то боец из молодых, бурый до невозможности, на разожженном в закутке костре поджаривал баранью ногу, как позже выяснилось, украденную на продовольственном складе.
Похитителя ноги, щуплого солдата с испуганными глазами, привели и поставили перед генералом. Кутайцев указал толстым, как сарделька, пальцем на ногу и сказал густым баритоном:
— Бери ногу!
Солдат неуверенно посмотрел на генерала и взял ногу обеими руками.
— Иди, сынок, покажи, что ты украл у своих товарищей!
Видя, что солдат колеблется, Кутайцев отечески подтолкнул его пухлой ладонью в спину:
— Давай, сынок, смелее, тебе генерал приказ отдал. Солдат послушно пошел показывать ногу строю. Обойдя строй, он остановился перед генералом. Кутайцев взял у него баранью ногу и поднес ее ко рту солдата.
— Теперь ешь! — по-отечески сказал он.
Солдатик замер, переминаясь ногами в кирзовых сапогах и глядя на злополучную ногу, как кролик на удава. Кутайцев стоял молча, держа ногу в вытянутых руках. Его дородная фигура в галифе с красными лампасами и щуплый солдатик, которому генерал отечески протягивал баранью ногу, образовывали мизансцену, которая могла бы называться «Забота генерала Кутайцева о нижних чинах на позициях».
— Ешь! — внезапно заорал Кутайцев таким голосом, что с забора взлетели вороны и, тревожно каркая, закружили над плацем. Перепуганный солдат взял обеими руками протянутую генералом ногу и стал неуверенно ее есть. Внезапно генерал Кутайцев посчитал свой психологический этюд завершенным и потерял к нему всякий интерес. Он выдернул из рук жующего бойца ногу, с оттяжкой хватил ею по стриженой голове солдата, потом отбросил ногу в сторону и плавно проследовал в здание штаба.
Солдатика, жарившего в котельной баранью ногу, поймал прапорщик Шубин. Шубин целыми днями бесцельно слонялся по территории части и везде совал свой нос с хищно раздувающимися ноздрями. К какому именно подразделению принадлежал Шубин, каковы его служебные обязанности и кто его непосредственный начальник, в дивизионе никто толком не знал. Парадоксально, но прапорщик Шубин был весьма полезным звеном в сложном организме зенитно-ракетной части. Именно он прошлой зимой засек в люке теплотрассы, идущей от котельной к казарме и штабу, солдата, который зачем-то пытался перекрыть теплотрассу. А в двадцатиградусный мороз это тебе не хухры-мухры, а настоящая диверсия, предотвращенная прапорщиком Шубиным. Замполит майор Козух тогда даже стал присматриваться к Шубину на предмет принятия его в коммунистическую партию.
Именно Шубин продемонстрировал особую проницательность, когда пропал капитан Данилов. В тонких золоченых очках, похожий на доктора наук, капитан Данилов хоть и был по званию капитаном, но должность занимал лейтенантскую — начальник отделения ремонтно-настроечных работ. Поскольку на самом деле такие работы выполнялись специалистами-заводчиками из Йошкар-Йолы, капитан Данилов вроде никому не мешал и мог заниматься своим основным занятием — каждый день тихо напиваться в одиночку. Так вот, когда Данилов пропал, именно Шубин вспомнил, что тот слонялся неподалеку от траншеи, выкопанной за клубом. А траншею два дня назад засыпал бульдозер. Надо откопать и посмотреть, может, Данилов там. Начальник штаба полковник Гуревич отдал приказ раскопать обратно злополучную траншею. Данилова там не нашли, и траншею опять засыпали.
