Я забыл, скольких мы потеряли на Дженовингии. Я сейчас многое забываю. Моя память уже не так хороша, как когда-то, и временами я этому рад.
Но я не могу забыть Эбхо. Не могу забыть его тело, которое сестры выкатили из палаты. Пожар, который полковник устроил в госпитале Пиродии Поляр, лишил его конечностей. Сморщенный, как сухой плод, он сидел в поддерживающем кресле и жил только благодаря внутривенным инъекциям и распылителям, наносящим стерильный раствор на обожженную кожу, — истерзанные, страдающие останки, слабо напоминавшие человека.
И у него не было глаз. Это я помню лучше всего. Пламя сожрало их.
У него не было глаз, и все равно он боялся света.
Я, несмотря ни на что, считаю, что память — это лучшее, чем мы обладаем как вид. Но, Трон святый, есть вещи, которые мне очень хотелось бы забыть.
Проступок мастера Има
— Наверное, — фыркнул он, — у вас много дел вроде моего.
Чиновник напротив не ответил. За десять минут, прошедших с начала разговора, он вообще практически ничего не сказал, только представился и задал несколько общих вопросов.
В тот вечер мастер Им по собственной воле пришел к воротам мрачного, неприветливого здания. Ему предложили подождать в приемной во внутреннем дворе.
В помещении было холодно и уныло. Те люди, которые ждали встречи в этой приемной до него, оставили жирные следы рук на белой штукатурке стен и основательно протерли доски пола, меряя комнату шагами. Окна отсутствовали, но кое-какой свет пробивался внутрь через три тусклых пылеуловителя. Снаружи, с улицы, доносились далекие голоса рабочих, возвращавшихся домой, к ужину и сну.
Мастер Им устроился на одном из старых деревянных стульев.
Вскоре за ним пришел какой-то клерк. Он проводил мастера Има до небольшого кабинета, отделанного темным деревом, и усадил за маленький стол.
Клерк, горбившийся под весом стенографа, вживленного в грудь, протянул Иму какой-то документ и велел прочесть вслух содержавшиеся в нем вопросы и ответить на них в свободной форме. Пока мастер Им говорил, поначалу неуверенно, тонкие, как птичьи лапки, руки клерка мелькали над клавиатурой стенографа, записывая его речь. Щелчки машины напоминали мастеру Иму об арифмометре и вгоняли в тоску.
Когда Им ответил на последний вопрос, клерк вышел из кабинета. Спустя несколько минут ему на смену пришел второй, проводивший мастера Има в помещение, где пахло перегретыми механизмами и повсюду стояли жужжащие когитаторные блоки.
Этот второй клерк просмотрел бумаги Има и перенес записи с них в один из когитаторов. Копии биографических данных мастера Има появились на миг сразу на нескольких экранах, а затем медленно угасли в зеленом свете приборов. Это медленное безмолвное исчезновение всего, чем он был, показалось Иму неприятно символичным.
Затем его отвели обратно в приемную и снова оставили одного. День клонился к закату. Пока мастер Им общался с клерками, кто-то зажег в комнате небольшой светильник. Спустя двадцать минут пришел тот самый чиновник.
— Йохан Им? — спросил он, входя в помещение и глядя на инфопланшет.
Мастер Им встал на ноги:
— Это я, сударь.
Чиновник был высок, черноволос и отличался крепким телосложением. Йохана Има ничуть не удивило, что пришедший носил черный костюм и черный же кожаный плащ. Чиновник равнодушно смерил мастера Има взглядом и формально представился, флегматично махнув розеттой.
— Вас пригласили для проверки. Следуйте за мной, — сказал он.
Мастер Им послушался. Они миновали двор, окутанный сумерками, прошли под аркой и поднялись по казавшемуся бесконечным лестничному пролету из лакированного дерева. Чиновник открыл дверь и пригласил мастера Има в небольшую комнату.
В большом богато украшенном камине, похоже, не разводили огонь уже несколько сотен лет. Позолоченные часы на нем тикали медленно и размеренно. На грубом ковре, покрывавшем деревянный пол, стояли стол и, с обеих сторон от него, два простых стула.
Кресло в углу — единственный уютно выглядящий предмет интерьера, — судя по всему, предназначалось вовсе не для мастера Има.
Оба они сели за стол. Чиновник на несколько минут углубился в чтение записей на инфопланшете, затем спросил:
— В каком преступлении вы хотите сознаться?
— Не в преступлении, нет, — торопливо ответил Им.
— Нет?
— В проступке. Да, проступок — более подходящее слово.
— Так в чем заключается ваш проступок?
— Я уже все рассказал клерку.
Чиновник пролистал данные в планшете.
— Вы давали ложные показания, говоря то, что я сейчас читаю?
— Нет, сударь.
— Вас принудили, упросили или убедили прийти сюда и заявить об этом?
— Нет, сударь, — сказал Им, — я пришел по собственной воле. И я сказал… именно это.
— Здесь все указано достаточно четко. Вы несколько раз отметили этот факт во время предварительной беседы.
— Мне просто хотелось, чтобы меня правильно поняли. Единственное, что заставило меня прийти сюда, — собственная сознательность. Ничего больше.
Чиновник помолчал.
— Вы говорите, что Губительные Силы пытались склонить вас на свою сторону, вовлечь в злодеяния и заставить заниматься нечестивыми делами?
Мастер Им кивнул.
— Наверное, — фыркнул он, — у вас много дел вроде моего.
— Все нужно тщательно учитывать, — сказал Йохан Им. — Я — профессиональный счетовод и гражданин имперского Гесперуса. И горжусь этим даже сильнее, чем тем, что тружусь в «Слоча, Давиов и К°». Мой отец вел учет для них, и мой дед — тоже. Моя работа, как и работа моих предков, включает в себя составление бухгалтерской отчетности компаний, распределение финансовых ресурсов, аудиторские проверки и ежедневный контроль денежных потоков. Я занимаю это место уже шестьдесят два года и руковожу отделом из восемнадцати младших счетоводов. Нет, я не женат. Семьи нет. Работа — это вся моя жизнь.
— «Слоча и Давиов»? Это знаменитые организаторы аукционов, неужели вы не слышали? Офис компании находится на Гарцель Коссерция, прямо рядом с четырнадцатым зданием по улице Жомьера. В основном мы имеем дело с антикварной мебелью, шелком, саметерской керамикой, манекенами с Брашина и произведениями искусства. Офисы продаж расположены на улице Варенссона возле дока орбитальных челноков. Открытые продажи на каждый главдень и особые аукционы по солдням. В прошлый горгондень в нашей программе были, помимо прочего, восемь маленьких оуслитовых бюстов, вышедших из-под резца Самбриано Келчи, и ряд фигурок из руин джокаэро на Торнише.
