Летел Петя на драконе немалое время уже, то выше облаков с ним поднимаясь, то к самой земле спускаясь. По сторонам с интересом посматривал – не бывал он в местах этих раньше, здешних царств не видывал, оттого и любопытно ему было, как же люд сказочный в краях заморских живет-поживает.
Над городами многолюдными пролетал, над полями, пшеницей да рожью заросшими, пока не раскинулось под ним царство странное – ни единого человека он в нем не приметил, ни старого, ни малого, ни пешего, ни конного, будто вымерло все. Дракона о непонятности такой спросил.
– Видишь ты, какое дело, Петя, – отвечал ему дракон, – жил в этом царстве когда-то волшебник один могучий. Что ни день, то могущественнее он делался и сильнее. Вот только силу слов своих с настроением внутренним соизмерять он не научился. Оттого, может, и сказал как-то раз в сердцах: «Да пошли вы все!..» И стало так. И обезлюдело царство…
Любое твое желание, – говорил дракон мораль истории этой, – законная часть твоего мира. Главное – не переусердствовать, не сделать мир заложником своих желаний.
Очень может быть, Петя, – продолжал он, – что тебе не раз еще об этом вспомнить придется. Сделать глупость можно в любой момент времени, главное – не пожалеть об этом в каждый последующий. Просто не забывай, что каждой глупости – свое время.
А когда пролетали над царством следующим, дракон и о нем интересное рассказал.
– Это царство, – говорил он, – известно своими обычаями суровыми. Здесь испокон веков всех мальчиков, родившихся уродливыми, сбрасывали в пропасть… Правда, мальчики почему-то всегда выживали и требовали, чтоб им сбросили уродливых девочек. Жестокие нравы, одним словом…
Может, долго еще Петя на драконе странствовал бы, да только конфуз с ним приключился.
Слегка взголоднулось старику на свежем воздухе, но как только достал он хлеба краюху, налетела на него вдруг стая ворон, непонятно откуда взявшихся. Не успел старик даже глазом моргнуть, как без обеда остался да еще клювом по лбу получил.
Попробовал было Петя отогнать ворон, но воронам было наплевать и на его угрозы, и на него самого. Пете, вообще-то, тоже было наплевать на них, но воронам было гораздо удобнее…
– Хватит!.. – не выдержал, наконец, старик позора своего беспомощного. – Давай-ка вниз. Бог с ними, с царствами этими… Где сядем, там и сядем.
Спустился дракон неподалеку от города большого. Глянул он на старика, хулиганство воронье с себя счищающего, засмеялся беззлобно да на прощанье вот чем его озадачил:
– Для того, чтобы было плохо, Петя, всегда нужна причина, – сказал он ему, – а вот нужна ли причина для того, чтобы хорошо было?
* * *
Стоял Петя перед лавкой с диковинами заморскими и беспредельностью разнообразия сказочного восхищался. Были в лавке этой и красивости невиданные, и полезности заманчивые, и непонятности чудесные. А особенно ему приглянулись два веера огромных, из перьев удивительных сделанные. Вот только цене их, на дощечках написанной, очень старик удивился.
– Почему, – спросил он продавца, – этот веер такой дорогой, а этот такой дешевый, если они совершенно одинаковые?
– Да потому, – ответил ему продавец, – что этим веером обмахиваться нужно, а возле этого – головой мотать.
– А-а, ну, тогда понятно, – согласился старик, – тогда справедливо. В жизни оно всегда так: чем больше приходится суетиться, тем меньше это стоит.
Не успел он от прилавка отойти – кто-то за руку его тронул. Обернулся Петя – стоит перед ним девчушка малая, куклу тряпичную к себе прижимает да в глаза ему заглядывает.
– Дяденька, – спросила она его голосом хрупким, – вы здесь нигде не видели маму, идущую без меня?
Пока старик с ответом на вопрос неожиданный собирался, на площади городской шум с гамом раздался, куда-то люди побежали, отчего-то лошади заржали да собаки залаяли. Оттеснила толпа девчушку от Пети да кругом большим на площади сбилась.
Присмотрелся старик – подпирают снаружи этот круг стражники, пиками в спины людские целясь. А внутри круга воевода здешний прохаживается да людям притихшим в лица заглядывает, словно ищет кого.
– Спокойствие, – говорит он, – главное, спокойствие. Пять человек сегодня всего-то и требуется. Подумаешь, количество… Было бы из-за чего горе горевать.
И не надо на меня так молчать! – прикрикнул он на толпу и достал из кармана бумагу с карандашом. – Итак, к Предсмертному сегодня отправятся…
Вот ты… – ткнул воевода пальцем в дюжего молодца.
Тот сразу сник, чуть не вдвое в размерах уменьшившись, лицом посерел.
– Ты имя свое говори, не мешкай, я ведь записываю, – говорил воевода, в бумажке своей что-то карандашом чиркая. – И ты тоже… И вот ты, который там прячется. Имена мне ваши, быстро!..
Вдоль толпы прохаживаясь, наткнулся он и на Петю взглядом. Пока рассматривал его с сомнением, у старика дракон страха сердце сжал да колени слабыми сделал. Поймал тогда старик его вниманием своим, вокруг закрутил да на вдохе в себя принял. К тому времени, когда воевода в извилинах мысль нужную отыскал, стоял уже старик нестарый спокойный да в себе уверенный.
– Кто таков? – спросил его воевода грозно.
– Петя я, – ответил тот.
– Так, – развернул воевода свою бумажку. – Ты, значится, тоже отправляешься. Я тебя записываю…
– Никуда я не отправляюсь, – с усмешкой ответил старик.
– Это еще почему? – изумился воевода.
– Да не хочу я просто, – честно сказал Петя, продолжая улыбаться.
– Ну, смотри, старик!.. – сказал воевода грозно. – Пеняй на себя – я тебя вычеркиваю!..
И дальше отправился.
А старик по сторонам недоуменно оглянулся да к людям испуганным обратился:
– Куда это народ собирают? – спросил он. – И отчего все в печаль да отчаянье сразу впадают?
– Так ведь – к Предсмертному людей отлавливают, – зашептал ему кто-то на ухо. – На заклание их ему готовят.
– К кому-кому? – удивился старик.
– К Кощею Предсмертному, – объясняли ему свистящим шепотом уже в другое ухо, – брату старшому Кощея Бессмертного. Уже столько веков умирает, поганый, да все никак умереть не может. Заклятье на нем такое особое – предсмертное, мученическое. И сдохнуть у него не получается, и для жизни он не годится – нет у него для этого силы жизненной. Так что он, проклятый, выдумал – силу эту из живых людей сосать. Для этого их и собирают. Дань ему такая особая, чтоб голод да мор на царство наше не насылал…
Неожиданно шум на площади раздался. К женщине, для Кощея отобранной, вдруг девочка из толпы кинулась. Прижимая одной рукой куклу тряпичную к груди, она другой колени мамки своей нашедшейся обхватила да лицом в живот ей уткнулась…
Кольнуло что-то старика прямо в сердце, комом под горло подкатило, только не дал он воли драконам чувств своих. Крутанул их вокруг себя да вместе с комом, в горле застрявшем, сглотнул сильно, горечь отчаяния в ярость внутреннюю превращая.
