– Ну, отчего ж… – смутился Петя. – Просто полагал я, что по-иному будет… Попонятней, может… Попривычней. Думал, что, как Хозяина пробужу в себе, так желания свои все враз и выполню… А оно все как-то не по-людскому-то идет: «Прежде чем подумать – подумай, а стоит ли думать…» – закончил он, передразнивая урчащий говор Мява.
Тот вновь засмеялся, мелко хихикая.
– Желание, Петя, – это река, в которой вместо волн – мечтания, вместо воды – жажда, таится в ней крокодил страсти, и кружат над ней вороны забот… – сказал напевно.
Помолчал Петя, услышанное переваривая.
– …Какой такой еще крокодил? – спросил наконец недоуменно.
– Зверь это заморский, – охотно пояснил Мяв, – навроде собаки бешеной, но мордой подлиньше. А еще – ходит лежа…
Удивился Петя, но о другом спросил:
– Ведь многое уже понял я, – сказал, – понял, что глупо от невзгод прятаться, чем глубже голову в песок засунешь, тем более беззащитным твой зад и становится. Это я уразумел… Что у Хозяина нет игр нелюбимых – и то мне понятно, сбиваюсь порой еще, но все реже. Что любой миг жизни – это и есть смысл ее же. И до того докопался, достиг… А вот как Змею угодить – все еще не ясно мне…
– Значит, говоришь, докопался до истины? – ехидно уточнил Мяв. – Глубоко, видать, копал… Ну, что ж, теперь вот и попытайся из ямы той выбраться. Сумеешь – глядишь, яблочко-то само к тебе и прикатится…
– Как же, – озадаченно пробормотал Петя, – держи карман шире…
– Нельзя дать всем все, – откровенно уже смеялся Мяв, медленно улыбкой тая, – ибо всех много, а где ж на всех всего набрать? Слопал яблоко – теперь сотвори из себя такое же… Что ли не Хозяин ты?
И хватит самоедством, Петя, страдать… Оставь от себя хоть кусочек для старухи-то, прояви разумность свою, – доносился уже едва голос Мява. – Есть две бесконечные вещи: этот мир и глупость человечья. Впрочем, как раз насчет мира я не очень и уверен-то…
Уж давно исчезла, растворившись, улыбка рыжая, а Петя все стоял неподвижен, в себя погрузившись… Последнее время каждый разговор с Мявом приводил его вот в такое странное состояние – будто в себе ж самом он растворялся, исчезая… Будто и от него самого все больше одна лишь улыбка оставалась…
Стоял, себя слушая. Тихо было. Тихо снаружи, тихо внутри…
– Тишина… – даже не подумал, а как бы без мыслей ощутил, понял Петя. – Тишина – это время с закрытыми глазами… Это Жизнь и есть, в Хозяйском лишь состоянии пребывающая… Да и сама Жизнь – это всего только воспоминание об одном мимолетном дне, проведенном в гостях. У Хозяина же.
– Ну-ну… – вроде как послышалось ему одобрительное урчание изнутри.
– …Дяденька, – вдруг резко дернул кто-то Петю за рукав. – А, дяденька?..
Подле него стояла девонька малогодка в стареньком, но чистеньком и аккуратном сарафанчике, в платочке беленьком.
– Вы братца-то моего не видали? Иванушку?.. – просительно заглядывала она ему в глаза.
Совсем от рук отбился, – в синих, широко распахнутых глазенках ее лужицами блестели слезки, – в лес убежал, добрым молодцем стать хочет, чудес ищет… А сам-то мал-мала, меня меньше…
* * *
Попотчевав девочку нехитрой снедью своей, дальше уже с ней пошел, за руку ведя.
Девчушка, Аленкой назвавшись, почуяла себя рядом с Петей спокойней и уверенней. Шла рядом, о житье-бытье своем сказывая.
– …Давно уже сами живем, а что? – привыкли… Дедушка, правда, имеется, но больно уж далеко живет, да и жена у него – злюка. Но иногда все же погащиваем. Медком нас балует… Пасечник он. Недавно вот породу новую пчел вывел. Огромные, как медведи, и злые, как собаки…
– А мед-то они хоть приносят? – засомневался Петя.
– А как же? – удивилась Аленушка. – Известное дело – приносят. У бабок на рынке отбирают и приносят.
Долго они шли, уж и солнце припекать нещадно принялось. Неподалеку дерево увидели – раскидистое такое, тенистое, к нему направились.
Думал Петя, что дуб это, но, как подошел ближе, удивился: не видал он прежде деревьев таких.
А Аленка, только глянув, враз сказала:
– А-а, конопля это… – и, увидев удивление Пети, пояснила: – Конопля-то на самом деле дерево, только ему вырасти не дают.
Под конопляным деревом было прохладно, и Аленка, свернувшись уютным калачиком на сухой травке и прошлогодних листьях, задремала. А Петя вновь думать стал.
«Эх!.. – думал он. – Щас бы в небо подняться на ступе Яговой, да по-над лесом-то и пролететь… Враз того мальчонку, Ивашку-то, нашли б… Сверху вон обзор какой… И деревья меньше застят…»
Как будто что-то знакомое в мыслях этих Петя услышал. Вроде как думал уже о чем-то таком похожем… Или делал даже…
– Ну-ка, ну-ка, – сказал себе, – застят, значит, деревья-то?.. А ведь что такое «дерево»? Да просто слово это для меня. Слово, которым Хозяин, из себя же это дерево сотворив, себя же им и пометил… Что вокруг меня? – деревья, горы, облака, ручьи… А коли слова эти убрать, то – Хозяин, Хозяин, Хозяин… Разве может Хозяин сам в себе заблудиться? Вряд ли…
Так, значит, проще простого Ивашку найти, – обрадовался Петя, – ведь делал это я уже, и когда от дракона спасался, и когда в веревках путался, к дереву привязанный…
Тут же и проверять принялся. Для начала просто смех в себе включил, смеялся долго, способами разными – растаяли все мысли в головушке его, словно туман утренний, но ничего старик сквозь них не увидел…
Тогда по-другому уже к делу приступил – внешним миром наполнять себя начал. Заполнился он вначале образами наружными-зримыми, да так, чтоб ни одного при этом не потерять. Затуманился видимый мир слегка, расплылся в очертаниях, как будто спросонья на него Петя глядел. Зато как-то весь сразу в голове его и поместился.
Звуками лесными наполнил себя: всем-всем, что вокруг слышалось, – и дальним, и ближним.
А затем и всего себя как бы изнутри ощутил – от самых кончиков ног до самой макушечки…
Вначале мотался Петя туда-сюда в затеях своих внутренних – то смотреть ему только удавалось, то лишь видеть… Но понемногу примирились чувства в нем, и стал Петя все вокруг сразу и видеть, и слышать, да одновременно и себя ощущать…
И так ему удивительно от этого стало, как будто растворился он в мире ощущений своих…
Долго он так стоял или не очень – того он так и не понял, очнувшись, время будто замерло для него.
– Так вот он каков, мир-то, в одни лишь ощущения превращенный, – с удивлением сказал вслух Петя, к себе прислушиваясь.
Будто потерял я себя в мире таком… – удивлялся он дальше. – А может, и наоборот – словно отыскал я его в себе, да так меня много при этом отчего-то стало…
…Погодь, погодь, – одернул себя Петя, – если цельный мир во мне уже поселился, со всеми секретами своими, то отчего тогда я Ивашки в нем рассмотреть не могу?.. Как же отыскать его в гуще ощущений внутренних? Как вынуть из них знание о нем?
