– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш.
Он бережно тебя обнял и начал убаюкивать, чтобы успокоить, чтобы не потерять. Он был мягким и нежным, когда держал тебя в руках. Как будто он пытался укачать тебя, чтобы ты уснула. Но я видела твои глаза.
Они были широко распахнуты.
Жестокость отца ударяла по нам, когда мы меньше всего этого ожидали. В промежутках между совместным просмотром фильмов по вечерам и субботними блинчиками. Его смех сотрясал наш дом, но были дни, когда нам приходилось ходить на цыпочках, потому что у него не было настроения и мы боялись спровоцировать взрыв. Со временем ситуация ухудшилась, а на полках в кладовой начали собираться внушительные запасы виски. Твои улыбки и смех стали казаться пустыми. Ты смотрела, как он входил в дом, обнимала его, целовала, но, как только ты отворачивалась, твое лицо менялось.
Наш дом обветшал. Краска потрескалась и обваливалась, на ламинированной столешнице, в кухонных шкафчиках с прогнувшейся нижней частью корпуса, в диванах образовывались дырки, а цветы будто поникли. Когда-то это совершенно не имело значения; это все равно был дом. Но шли годы, и стало казаться, что дом рассыпается изнутри и снаружи, прямо как наши фальшивые улыбки.
Жизнь больше не менялась постепенно – с громким хлопком она разделилась на «до» и «после».
Однажды по пути домой ты спросила меня:
– Элли, правда было бы здорово, если бы из нашего окна было видно горы?
Ты оглядывалась по сторонам, изучая наш район, и словно видела что-то кроме заколоченных дверей, огражденных решетками окон и ржавых качелей на детских площадках во дворах, которые забросили годы тому назад.
Я обожала горы. Мне нравилось, как болела моя грудная клетка и ноги, когда мы поднимались по тропам, нравились вершины, взобравшись на которые казалось, что тебе видно весь мир, пока ты сидишь там, скрестив ноги, и поедаешь арахисовую пасту и варенье. Но я смотрела на наш район и не видела ничего, кроме ржавчины и жухлой травы. Я не видела той чудесной картинки, которую ты придумала и созерцала своими глазами.
– Мама, здесь нет гор.
Ты немного помолчала, а потом посмотрела на нашу подъездную дорожку.
– Ты права. Здесь нет гор. Но что, если мы отправимся за ними в погоню? – Ты посмотрела на меня, на губах твоих промелькнула улыбка.
– Было бы здорово! Приключение.
– Именно, красота моя. Наше собственное маленькое приключение.
Ничего больше не говоря, мы поднялись по лестнице.
Отец был дома. Я подбежала к нему, и он обнял меня так крепко, что моя грудная клетка оказалась сжата, а в легких не хватало воздуха.
– Отец! Мы собираемся гоняться за горами! – завизжала я, чуть ли не подпрыгивая на его колене от восторга.
Он поднял брови.
– Что, правда? И как мы собираемся гоняться за горами, куколка?
– Мы отправимся в приключение, глупенький. Мы могли бы поехать…
– Но у мамы нет машины…
– Мы могли бы полететь! Или пойти пешком! Я могу долго идти.
Я выпятила грудь. Я была уверена, что это будет самое лучшее приключение.
– И чья это идея, устроить это небольшое приключение?
– Мамина!
– Элли… – Твой голос был мягким, но в нем звучали предостерегающие нотки. Я же была в таком радостном возбуждении, что не заметила их.
– Она сказала, что мы можем жить в доме, где прямо из окна видны горы и…
– Неужели? – отозвался отец.
– Элли… – одновременно с ним сказала ты.
Я думала о картах сокровищ, огромных окнах и горных вершинах. Я не заметила, как в комнате закончился воздух, как вы с отцом смотрели друг на друга. На острие бритвы. В шаге от боевых мин на паркете, о которых я совсем позабыла.
– Иди наверх, Элли, – сказал отец.
Я побежала наверх, перепрыгивая через ступеньки и напевая по пути к своей комнате. Вентиляционное отверстие в моей спальне выходило на кухню. Я улеглась на него и стала подглядывать. Я видела не все, но достаточно.
Ни ты, ни отец не сдвинулись с места. Вы уставились друг на друга. Я думала, что вы оба будете радоваться, но над вами что-то нависло, и мне вдруг стало совсем не по себе. Я перестала отбивать ногами ритм и напевать.
– Горы, значит?
– Абель, мы просто фантазировали. Просто замечтались, пока шли домой.
Отец потянулся к стакану с виски – я даже не заметила, что он стоял на столе, – и опустошил его.
Я посмотрела на тебя; ты со всей силы зажмурилась.
Отец встал, его стул, поскрипывая, покатился по полу.
Пощечина была подобна удару грома.
Отец нависал над тобой. Ты прижимала ладонь к щеке. Твои плечи дрожали от частого дыхания, а потом твой взгляд взметнулся вверх, к потолку, и ты посмотрела на меня сквозь вентиляционное отверстие. Я уже поднималась на колени, чтобы побежать на первый этаж, проверить, все ли с тобой в порядке. Но ты едва заметно качнула головой, и я поняла, что мне нужно оставаться на месте. Мне пришлось просто смотреть – я ничего не могла сделать. Я затаила дыхание.
Отец взял тебя за волосы и уткнулся носом в твою шею.
– Не думай, что я не знаю тебя, Регина. Ты уже однажды бросила меня. Больше ты от меня не уйдешь.
Ты закрыла глаза и слабо кивнула. Он понизил голос:
– А если ты попытаешься, Регина, клянусь, если только попробуешь погнаться за горами или за мечтами… я отправлюсь за тобой. Я найду тебя. И ты пожалеешь, что ступила за порог этого дома.
Потом он тебя поцеловал с тем лишь, чтобы, оторвавшись от твоих губ, сказать:
– Ты моя, и ты никуда от меня не денешься.
И мы никуда не поехали. В тот день ты впервые нарисовала себе кукольное лицо. Насилие тайком прокралось в наш дом, и все, что мне оставалось, – это отводить взгляд и прятаться. Захват. Пощечина. Толчок в стену. Он избивал тебя, а после того, как ты закрывалась в ванной, включала душ, чтобы тебя никто не слышал, и пыталась перестать задыхаться от слез, он возвращался и гладил тебя по волосам. Он нашептывал извинения и тыкался носом в твою шею. Он давал обещания, которые никогда не сдерживал, а ты фыркала, но все равно слушала его, чтобы он подольше гладил твои волосы.
Отдать себя всю легко. Ты делаешь это постепенно, день за днем, пока у тебя в руках не остаются лишь собственные кости. И ты спрашиваешь себя, как так вышло, что у тебя все забрали, а ты даже не заметила. Ты красила свое лицо, потому что это помогало тебе притворяться. Ты красила свое лицо, чтобы из зеркала на тебя не смотрела ложь.
– Мама, почему я не могу уйти? – спросила я однажды из-под одеяла. Ты гладила меня по голове.
Ты остановилась и глубоко вдохнула.
