Рядом послышалось несколько вскриков, мы отвлеклись, и я испуганно ахнула. Это оказались тележки с пассажирами, пронесшиеся по американским горкам.
– Давай сделаем это.
– Не знаю… кажется, у меня нет последнего желания.
– У меня тоже! – Смеясь, он потащил меня к концу очереди – мы оказались как раз следом за Бекки и ее братом. О нет. Бекки по-прежнему бросала на меня хмурые взгляды – не со злостью, а с таким выражением, словно я только что вонзила кинжал ей в живот, и она не может поверить в мое предательство. Она видела, как мы целовались? Может, она ревновала?
Когда-то, когда мы были подругами, она то и дело влюблялась в разных мальчишек из нашего класса – то в одного, то в другого, и даже в Фила Пратта. Каждый раз, когда мы оставались с ночевкой у кого-то в гостях, она затевала игру в «Поцелуй, женись, убей», чтобы узнать, нравятся ли нам одни и те же мальчики.
Робби заглянул в кошелек.
– Блин, у меня наличка кончилась. Вроде рядом со входом был банкомат. Давай я по-быстрому туда сгоняю.
– У меня есть немного…
– Нет, сегодня я плачу. – Он нежно поцеловал меня в щеку. – Постой пока в очереди, чтоб не потерять место.
Как только он умчался прочь, Бекки, уже не скрываясь, уставилась на меня. Я неловко переступила с ноги на ногу.
– Думаешь, стоило заплатить за себя? – неуверенно рассмеялась я. Но она ничего не ответила. Вина сдавила мою грудь, когда я вспомнила, как Саша с подругами, и даже Прия вместе с ними, высмеивали наряд Бекки на вечеринке в честь дня рождения Марии, а я стояла рядом и ничего им не возразила.
Я встретилась с ней взглядом, решив, что стоит извиниться.
– Слушай, прости, я…
– Не передо мной тебе следует извиняться, – сказала она. Младший брат стоял у нее за спиной и играл во что-то на телефоне.
Теперь настал мой черед непонимающе смотреть на нее.
– Что? О чем ты?
Она покрутила в руках конец своей косы, спускавшейся на плечо.
– Я просто… не понимаю тебя. Считаешь, что ты теперь такая крутая и недосягаемая. Что с тобой стало?
Ух. О нет. Она что, злится на меня еще со средней школы? Может, она решила, что я стремлюсь забраться повыше и поэтому теперь дружу с Сашей и Робби? Но ведь на самом деле нас связывало вовсе не это.
– Слушай, Бекки… – Я покрепче прижала к себе огромную плюшевую кошку. – Я правда не хотела сделать тебе больно. Ты это понимаешь, верно? Долгое время я была не в лучшем состоянии…
Она оставила косу в покое и сжала кулаки.
– Дело не во мне.
– Тогда в чем?
Она посмотрела на своего младшего брата, но он по-прежнему пребывал в своем мире.
– Я про Фила.
Я удивленно охнула.
– Ты про Фила Пратта? Боже, Бекки, как тебя угораздило с ним связаться тогда?
– Я и сейчас с ним дружу. Подчеркиваю – сейчас.
Я покачала головой, не в силах поверить тому, что услышала.
– Он принес в школу пистолет. Больше я ничего не знаю.
Ее лицо помрачнело, в ее глазах отразилось сожаление и обида, особенно заметные благодаря толстым стеклам очков.
– Конечно, ты больше ничего не знаешь. Ты даже не потрудилась задуматься. Ты не знаешь, зачем ему пистолет.
Я поежилась от того, каким тоном она это сказала, – словно это я сделала что-то не так.
– А зачем?
Сжав губы, Бекки посмотрела на меня.
– Не мое это дело – тебе рассказывать. Я обещала ему не говорить. – Она громко сглотнула. – Но ты его не знаешь. Ничего не знаешь. Фил не заслуживал отчисления. А теперь он заперт дома с… с… он заперт дома, и это все твоя вина.
– Эй! – Протиснувшись через толпу, Робби добрался до очереди и встал передо мной, словно стремясь защитить. – Что ты творишь вообще? – Он надвигался на Бекки, и она, широко открыв глаза, отступила. Но Робби не останавливался. – Не заговаривай с Эмбер о Филе. Ты вообще представляешь, какое это потрясение для нее? Она спасла нас всех.
– Вовсе нет. – Ее голос дрожал, а нижняя губа затряслась. – Никого она не спасла.
– Чушь.
– Фил не причинил бы никому вреда. А вот вы и ваши друзья постоянно делали ему больно.
Робби скорчил гримасу.
– Мы не причиняли ему вреда.
Бекки покачала головой. Ее глаза наполнились слезами.
– Вот именно это я и называю чушью.
Не говоря ни слова, она схватила брата за руку, вытащила его из очереди и зашагала прочь. Ненависть в ее взгляде отпечаталась в моей памяти, словно клеймо, выжженное каленым железом.
Осталось 38 минут
Я глубоко вздохнула.
– Фил рассказал мне, зачем ему пистолет, ясно? Но он взял с меня обещание, что я никому…
Робби схватил меня за руки.
– Ты позволила этому психу разговаривать с тобой?
Я высвободила руки.
– Однажды, после карнавала, он подошел ко мне в «Старбаксе».
Наверное, Бекки рассказала ему, что случилось. Видимо, посоветовала ему сказать мне правду.
– Он сел за мой столик, пока его мама заказывала кофе. Я не могла просто собрать свои вещи и уйти. Я же не могу убегать каждый раз, когда его увижу.
– Конечно, можешь!
– Но он не опасен. Совсем.
– Что он сказал? – спросила Прия. Сидя по другую сторону стола, она выпрямилась, чтобы лучше видеть меня.
Стиснув зубы, я немного помолчала. Я еще никому не рассказывала. Фил попросил меня сохранить тайну, потому что перспективы у него и так были не лучшие. Но теперь у меня не оставалось выбора.
– Он сказал, что пистолет был нужен ему, только чтобы защититься от отца. И чтобы защитить свою мать.
Я никогда не забуду, с каким выражением лица он закатал рукав и показал мне ожоги от сигареты. Как дрожала его нижняя губа, когда он говорил об этой боли. Какой холодный у него был взгляд, когда он посмотрел мне в глаза. Словно я осознанно предала его, обрекла провести целый год дома – с пьяным, агрессивным отцом.
Чувство вины сдавило мне сердце. Я была уверена, что поступила правильно, когда донесла на Фила. Если видишь у кого-то в школе оружие, об этом нужно сообщить. И ему совершенно не следовало приносить пневматику в школу. Но я понятия не имела, что у него дома все так плохо. Откуда мне было знать, что отец его бьет? Он же мне никогда раньше об этом не рассказывал.
Но Бекки была права – я его никогда и не спрашивала.
Я видела ушибы на лице Фила. Я видела в прошлом году, как он хромал по школе на костылях. Но мне было все равно, и я не спросила, что случилось. Меня не волновало ничего, кроме нашей грядущей постановки и насыщенной социальной жизни. Может, если бы я была более наблюдательной и проявила больше эмпатии, я смогла бы помочь ему найти выход – даже если для этого пришлось бы привлечь нашего школьного психолога или еще кого-нибудь. Но вместо этого я закрыла глаза на его боль и отмахнулась от него как от неудачника, которому не помешало бы почаще мыться.
