И знаешь что? Как только он оказался в моих руках, то же странное чувство, которое я испытала от его вида прошлой ночью – сопровождаемое отвращением, пришедшим после того, как я прикоснулась к маске, – одолело меня, и я тут же, как только достала противогаз, бросила его обратно и как можно быстрее пошла к выходу. До выхода я почти добежала. Роджер еще минут десять копался на стеллажах с футболками, поэтому у меня было достаточно времени, чтобы разобраться в произошедшем. Но я ничего не понимала. Когда Роджер вышел на улицу, я сказала, что готова поужинать, и предложила вернуться в Уэллфлит и зайти в ресторан «У Эзопа».
– А как же «Ловушка для омаров?» – спросил он.
– Мы были там вчера.
– Верно, но ты, кажется, сказала, что никакой другой ресторан ему в подметки не годится.
– Давай уже просто уедем отсюда, – отмахнулась я. Внезапно у меня не осталось сил на наши остроумные подтрунивания. Все, чего я хотела, – уехать из Провинстауна, подальше от антикварного магазина и противогаза.
– Хорошо, – ответил Роджер. – Дорогая, что случилось?
– Ничего, – сказала я. – Низкий уровень сахара в крови.
Потому что, в самом деле, разве я могла ему сказать, что испугалась кучи военного инвентаря?
Противогаз никак не шел у меня из головы, пока мы направлялись в Уэллфлит, чтобы отужинать в ресторане «У Эзопа». Ты там бывал? Тогда знаешь, что готовят там отменно. Немного напоминает «Канал-Хауз», в основном потому, что они оба расположены в старых зданиях – кажется, я где-то читала, что давным-давно «Эзоп» принадлежал капитану судна. Мы расположились в дальнем зале, и первым делом я заказала бокал белого вина. Еще до того, как принесли блюда, я успела расслабиться и могла без усилий поддержать беседу. Мы оплатили счет и отправились погулять у залива. Один из домов был выставлен на продажу: большой, белый, в колониальном стиле; раньше в нем находилась мини-гостиница. Роджер остановился.
– Что думаешь? – спросил он. – Стоит нам купить его, переехать сюда, сменить научные круги на гостиничный бизнес?
Он говорил с легкой насмешкой, под которой скрывалось серьезное намерение, и этого было достаточно, чтобы я оторвалась от своих размышлений о противогазе. Я открыла рот, чтобы продолжить его мысль. Но у меня вышло только:
– И оставить Бельведер Хаус?
Я собиралась спросить, правда ли он хочет переехать на мыс, но слова, как это бывает, разошлись с намерениями. Роджер обернулся, и я поняла, что он воспринял мой вопрос как упрек, в котором подразумевалось: «И оставишь своего сына? Снова?»
– Роджер, – поспешно сказала я, пытаясь объяснить, что имела в виду совсем не это, но он вздохнул и произнес:
– Ты, конечно, права. На нас наложены определенные обязательства. У меня есть долг, который я обязан выполнить. А этот дом – всего лишь сиюминутная прихоть.
Клянусь, я готова была влепить себе подзатыльник. Ну почему я просто не сказала «да»? Что в этом было сложного? По дороге к машине я все пыталась придумать, как вернуться к этой теме, но, когда Роджер открыл дверь с моей стороны, поняла, что момент был упущен. Я была расстроена тем, что не способна подобрать правильные слова – или же тем, что умею ляпнуть невпопад, – и в то же время чувствовала, как внутри зарождается надежда. Вопрос о долгосрочных последствиях отъезда из Дома Бельведера оставался открытым, но на тот момент у меня было два аргумента: Роджер не ходил во сне и начал шутить о переезде. Да, может, я как утопающий хваталась за соломинку, но тогда мне казалось, что прогноз в целом положительный.
В то время как я была одержима армейским снаряжением. Когда я снова заступила на дежурство и отслеживала лунатизм, мне пришло в голову, что, может, поездка на мыс пошла на пользу Роджеру, а вот для меня со сменой обстановки чуда не произошло. Да, я больше не ощущала дом. Чем дальше мы уезжали, тем сложнее было его обнаружить. Но неприятный осадок остался. Так бывает, когда заживает глубокий порез: зудит под кожей, но никак не почесать. Это ощущение, может, и исчезло, но ему сразу же нашлась замена – фиксация на противогазе.
Роджер размеренно дышал; в доме было тихо. Я представляла маску противогаза, плоские диски линз, круглый клапан под ними, болтающиеся с другой стороны ремни. Он был оливкового цвета, за исключением ремней – они были черными. Противогазом наверняка успели попользоваться десятки людей, но его линзы были настолько чистыми, что можно было увидеть свое отражение. Я лежала в кровати, прислушиваясь к шелестящим от ветра деревьям, думая о том, что же побудило меня вернуться в антикварный магазин. Я помнила, что противогаз навел меня на мысли о Теде, но, согласись, все-таки это странный объект одержимости. Была бы это камуфляжная куртка или полковой знак различия, да тот же нож – любая вещь, которую я могла видеть на фотографиях Теда, когда развешивала их по дому, то было бы понятно. Ветви деревьев перешептывались. Роджер всхрапнул раз, другой, затем издал звук, похожий на слово, или же просто кашлянул и затих. Я была готова впасть в забытье, и, вероятно, у меня бы получилось, если бы не противогаз, который, как я знала, будет ждать меня по ту сторону реальности. Я не представляла, какую роль он сыграет в будущем, но приятного от него будет мало. Предчувствие встречи с ним там, где происходящее подвластно мне еще меньше, чем в мире наяву, заставляло меня держаться от сна подальше.
Часы отсчитали три часа ночи и пошли дальше. Роджер пошевелился, но только для того, чтобы перевернуться. Усталость и тревога устроили настоящую битву: усталость тянула веки вниз, в то время как тревога толкала их обратно, вверх. В скором времени тревога должна была отступить и оставить меня на растерзание кошмарам; и я бы слишком устала, чтобы посчитать их неразумной платой за сон. Но тут на меня снизошло озарение: одно из таких, которое приходит настолько внезапно, что ты начинаешь сомневаться в его правдоподобности только тогда, когда начинаешь постигать его суть; и когда это случилось, до меня дошло, что я зациклилась на маске, потому что именно так бы выглядел Тед. Не в буквальном смысле; воспринимай это как аналогию тех изменений, которые с ним произошли после смерти. Он превратился в нечто… Совершенно другое. Самая здравомыслящая часть моего сознания взмахнула руками и воскликнула: «Минутку! Тебе-то откуда знать? С каких это пор ты видишь Теда?» Весь сон спугнуло убеждение, что эта гротескная маска – не что иное, как тень, отбрасываемая истинным лицом Теда.
Как бы безумно это ни звучало, каким бы далеким от реальности ни было это убеждение, я тотчас же поверила в него всем сердцем. Небо бледнело рассветом. Я выбралась из постели, спустилась вниз, сварила самый крепкий кофе и с кружкой в руках села смотреть «Красную реку» с Джоном Уэйном.
Когда начались титры, солнце уже поднималось над горизонтом и заливало дом светом. С кухни донесся звонкий удар кружки о столешницу, а затем дребезжание кофеварки. Должно быть, Роджер проснулся и спустился за кофе, пока я досматривала концовку. Наверху хлопнула дверь ванной. Я вскочила. На краткий миг ко мне вернулось чувство, которое я испытывала в Доме Бельведера: почти неощутимое присутствие, которое, как я считала, осталось в другом штате, вспыхнуло игриво извивающимся огоньком, ожидающим, пока его задуют. И было… Оно отличалось от того, что я ощущала в нашем Доме. Я не чувствовала Дом на Мысе в той же мере. Честно говоря, я почти ничего не чувствовала, кроме кухни, в которой… Очень слабо, но… Как будто я знала, что там кто-то был, но уже ушел. Я встала и прошла в столовую, ожидая увидеть кружку дымящегося кофе рядом с кофеваркой.
