– О нет! – На лице Сибил читалось неподдельное недоумение. – Мистер Харрисон такой милый. Мне казалось, вы с ним так счастливы. Мы все так радовались за вас.
– Я не люблю его, – ответила Марина. – Другого повода нет, Сибил. Да, он мил. Но я его не люблю.
Сибил О'Коннелл в нерешительности замерла на месте.
– Вы хотите сказать, что…
Марина, сидя на табурете, взглянула на секретаршу.
– Посмотри на меня, Сибил, – сказала она. – Мы с тобой давно знаем друг друга. Ты работаешь у меня шестой год, так ведь? – Сибил кивнула. – Тогда признайся мне честно, поклянись мне, ты действительно веришь, что люди влюбляются только потому, что их любит кто-то еще? Ты и вправду думаешь, что я со временем смогу полюбить Виктора, хотя сейчас я его не люблю?
Сибил О'Коннелл растерянно заморгала и поспешила отвести глаза.
– Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, мисс Мартин, – негромко произнесла она.
– Но ты должна, – возразила Марина. – Никто не знает меня лучше, чем ты. Ты знаешь и Виктора. Скажи мне всю правду, Сибил. Я знаю, что ты верующий человек и потому лгать не станешь. Я смогу когда-нибудь полюбить его?
– Конечно же, есть шанс…
Марина негромко вздохнула.
– Спасибо, ты ответила мне, Сибил. И этот ответ – «Нет». Всегда и во всем есть шанс – один из тысячи; чудо, если на то пошло. Но, когда речь идет о Викторе и обо мне, я не верю в чудеса.
– Как жаль, – сказала Сибил О'Коннелл.
– Это почему же? – удивилась Марина. – Потому что мы оба состоятельны, потому что люди могут сказать о нас: «По крайней мере эти двое не женятся ради выгоды»? Это еще не повод для брака. Это не тот фундамент, на котором можно строить дом и семью. Должно быть что-то другое… непременно должно быть.
Тон ее голоса задел Сибил за живое.
– Бедный мальчик, – вздохнула секретарша. – Наверняка вам было трудно сказать ему об этом.
– О да, – ответила Марина. – Вот поэтому мне и надо уехать. Ты понимаешь, Сибил. Виктору нужно время, чтобы оправиться от этого удара. Да и мне тоже. Я не могу видеть его каждый день; не могу выслушивать его мольбы.
– Тогда куда мы отправимся? – деловито осведомилась секретарша,
– Никаких «мы», – отрезала Марина. – Я еду одна.
На лице Сибил читалось неприкрытое неодобрение, смешанное с испугом.
– Пойми меня правильно, – продолжала Марина. – Виктор непременно отправится следом, ты же знаешь. И как может спрятаться Марина Мартин со своей обычной королевской свитой? Как только я выйду из самолета, меня уже будет ожидать представитель по связям с общественностью. Когда же прибуду в гостиницу, холл заполонят репортеры из газет. Нет, Сибил, придумай что-нибудь получше. Я хочу поехать одна.
– Нет, вы не можете, не имеете права так поступить, – осмелев, возразила верная Сибил О'Коннелл.
– Почему нет? – вспыхнула Марина. – Мне уже двадцать один год. Я путешествую больше всех во всем мире. Единственная моя проблема в том, что я никуда еще не ездила одна, самостоятельно. Меня всегда сопровождала свита, чтобы якобы охранять меня, а на самом деле лишать свободы.
– Мы пытались не делать этого, – увещевала ее Сибил.
– Сибил, ты же всегда была душечкой, – воскликнула Марина. – Но у тебя есть свободные часы, собственное время, когда ты можешь заняться своими делами, можешь быть самой собой, когда на тебя никто не глазеет и не задает вопросов, не спрашивает, жарко тебе или холодно, когда никто не лезет из кожи вон, чтобы угодить тебе! Хотя бы раз в жизни могу я попробовать испытать себя?
– Мне и в голову не могло прийти, что вам это так действует на нервы, – ответила Сибил, – но я вас хорошо понимаю.
– Я так и думала. Значит, поможешь мне? Куда мне лучше поехать?
– Куда бы вы ни отправились, вас узнают везде.
– Неужели? – удивилась Марина. – Конечно же, люди без труда узнают Марину Мартин, если она прибудет в гостиницу, где для нее заранее забронирован номер; на вокзале ее встречает множество машин; расстилается красная дорожка, лучший гостиничный номер весь в цветах. Впрочем, не мне тебе рассказывать, ты сама все знаешь! Но, предположим, обычная девушка прибывает одна, и никто даже не заподозрит, что это и есть та самая Марина Мартин.
– Все будет зависеть от того, куда вы поедете, – ответила Сибил. – Например, в Париже такое впечатление, будто вы знакомы с половиной его жителей. То же самое можно сказать и про Рим, и про Венецию, и про Нью-Йорк – даже про Канны, если уж на то пошло!
– Знаю! Знаю! Можешь не рассказывать, – перебила •Марина. – Вот поэтому я и спрашиваю – куда мне отправиться?
Сибил прижала пальцы к вискам. – Я действительно слышу этот разговор? – спросила она. – Или мне все примерещилось?
– Ничего тебе не примерещилось, – сказала Марина. – Я действительно хочу уехать. Мне нужно уехать, и я уеду. Честно говоря, никто не сможет меня остановить.
– Следует ли нам поставить в известность ваших опекунов или кого-то еще?
– Кого? – спросила Марина. – Если уж на то пошло, Сибил, кому есть до этого дело? Моим опекунам – нет. После того, как умер дядя Джордж, большинство из них слишком стары, чтобы проявлять хотя бы маломальский интерес. За исключением разве что кузена Ричарда. Но последнее, что мы о нем слышали, если я правильно помню, что он находится на сафари в Африке, так что связаться с ним можно будет еще не скоро.
– Лично мне страшно даже об этом подумать, – сказала Сибил.
– Конечно. Это все равно что вытащить пробку из дна лодки! – ответила Марина. – И лишь потому, что я попросила о том, чего время от времени хочется большинству нормальных людей, – побыть одной!
– Вы говорите прямо как Грета Гарбо, – неодобрительно заметила Сибил.
– Я хорошо представляю себе, что она должна была чувствовать, – ответила Марина. – Я хочу уехать; хочу о многом подумать, но больше всего мне хочется скрыться от Виктора. А теперь давай вернемся к главному вопросу. Куда мне можно поехать?
– Куда-нибудь в Европу, – ответила Сибил. – Я не переживу, если вы отправитесь куда-то дальше. Буду все время волноваться за вас и от страха лишусь покоя и сна. Нет-нет, это слишком большая ответственность.
Марина пожала плечами.
– Ну хорошо – пусть будет Европа, – согласилась она. – Особой разницы нет. Как видишь, мне все равно.
– Только не Испания. Вы там были в прошлом году, – напомнила Сибил. – Во всех газетах, на каждой странице были ваши фотографии. О Франции тоже не может быть речи и тем более об Италии. Германия вам не нравится, а в Копенгагене вы были на прошлую Пасху. О боже! Такое впечатление, что у вас вообще не осталось выбора!
