— Надо быть в красном! — решил соборный протоиерей.
— В красном, в красном! — загудел рой батюшек. — Как на светлое христово воскресение.
После этого началось действие заразы. С разных сторон стали поступать предложения включить различные организации в число участников празднества. Просила об этом местная печать, спортивные организации, студенческая, еврейская община и др. Затея захватывала все городское население.
День праздника
«День» был назначен на 4 июня 1917 года. Уже за два дня работа стала кипеть вовсю.
Почти все владельцы частных экипажей прислали их для предварительного украшения с тем, что с утра будут присланы лошади и кучера. Чтобы поместить несколько десятков экипажей, пришлось занять особый пустой двор. Украшением руководил Пекарский. На некоторых экипажах были устроены эффектные фигуры. Один преобразился в малороссийскую хату, с дивчиной в окне, другой — в часть поля ржи с крупными маками и васильками и т. д. Для декорирования экипажей А. А. Поганкина открыла нам в магазинах за свой личный счет неограниченный кредит.
Все работали бесплатно; только одна группа солдат-плотников, сколачивавшая какую-то эстраду, не удержалась и потребовала вознаграждения.
В течение целой недели я расклеивал афишу за афишей, подогревая общее любопытство. Рассылал также наших солдат с пачками летучек
[35], для раздачи на дорогах окрестным крестьянам, съезжавшимся на рынок, — хотел привлечь в Ржев и окрестное крестьянство.
Больше всего мы боялись, чтобы празднество не было испорчено дурной погодой. Но 4 июня оказался прекрасный солнечный день.
Уже рано утром выехали из банка на три местных базара три декорированные цветами грузовые платформы. На них были походные кассы для продажи облигаций займа, с кассиром и контролером, и солдаты горнисты, чтобы рожками привлекать к платформам народ. На каждой платформе был специальный оратор, который должен был разъяснять народу значение этого займа.
Одним из ораторов напросился симпатичный молодой сельский батюшка, имени которого, к сожалению, не помню. Он весь загорелся нашей идеей и оказал нам в этот день много помощи.
Собственно празднество началось в десять часов утра крестным ходом всего духовенства от близкой церкви к центральной эстраде. Они несли и очень чтимую населением чудотворную икону, как раз привезенную на этот месяц в Ржев. На ярком солнце эта процессия, с пасхальными ризами духовенства, со многими десятками хоругвей и крестов изо всех ржевских церквей, была красива и могла производить впечатление на верующих. Тем не менее народу в крестном ходе было до обидного мало. Уже ощущался вызванный даже первым временем революции упадок религиозности.
К месту молебствия, около главной эстрады, собрались, однако, тысячи. Когда отслужили и пропели, на эстраду взобрался старенький протоиерей. Признес неудачную слезливо-просящую речь:
— Родина умоляет вас: дайте ей денег! Сжальтесь над бедной родиной, пожертвуйте ей денег!
На жалостливость сердец суровых ржевитян рассчитывать было нельзя, и надо было исправить впечатление неудачного слова.
Поднявшись после него на эстраду, я произнес речь совершенно в иных тонах. Указывал, что принять участие в займе — дело разума, а не сердца. Если сами русские проявят теперь к самим себе недоверие и не окажут своему же правительству, выдвинутому так всеми желанной революцией, ссуды, то кто же из иностранцев нам поверит. Стараясь быть понятным толпе, объяснял, что возникающая дороговизна связана с недостатком в казне денег; если поэтому ссудить правительство по облигации займа, то это будет в собственных интересах каждого. Объяснил также, что желающие, пользуясь днем праздника, могут и просто жертвовать деньги: на них будут куплены облигации займа и пожертвованы на содержание сиротского дома в Ржеве.
Едва я кончил, со всех сторон потянулись руки с деньгами. К этому я не был подготовлен… Моя соломенная панама быстро заполнилась доверху. Скорее принесли ведро из банка, в которое и посыпались дождем деньги.
Тем временем в разбросанных по площади киосках началась продажа облигаций займа. Заодно в них продавалась и местная газета, издание которой сегодня было нам пожертвовано целиком. Продажа сразу же пошла бойким темпом.
Начало было счастливое, чувствовался подъем настроения. Оратор из народа сменялся оратором. Площадь все заполнялась. Подошли, в сопровождении военных команд, четыре полковых оркестра.
Конфликт
Но вдруг — неожиданный удар.
У меня просит слова какой-то солдат. Лицо — подозрительно испитое… Отказать — нет причины.
Начинает речь… в ярко большевицких тонах.
Первое недоумение толпы быстро сменяется негодующими криками:
— Большевик!
— Долой!
— Не хотим слушать!
Видя эту враждебность, солдат резко изменяет тон речи на ярко демагогический.
— Вас посылают на войну умирать в окопах… Вас заживо вши поедают… А господские сынки нежатся на пуховых перинах!
Толпа прислушивается внимательнее.
— А ведь правда!
— Правда!!
— Долой!
— Вон его!!
— Вы с голоду помираете… А господа буржуи брюхо набивают рябчиками да винами дорогими.
— Правда!!
— Вон его!!
Страсти разгораются. Нависает угроза скандала. Останавливаю солдата и обращаюсь к толпе:
— Голоса разбились — разные. Одни хотят слушать оратора, а другие не хотят. Поэтому произведу голосование поднятием рук. За что выскажется большинство, пусть так и будет. Правильно ли?
— Правильно! Правильно!
Увы! Подавляющее большинство, особенно солдаты, подняли руку за продолжение речи.
На лице солдата-оратора торжество. Уже на узаконенном основании развивает агитационную большевицкую речь.
К эстраде пробирается сквозь толпу офицер милиции с пятью солдатами, на рукавах повязки.
— Довольно, сходите! Я вас арестую!
Оратор побледнел.
— Товарищи! — завопил он. — Я вам говорил правду, а буржуи за это меня арестовывают!
Толпа заволновалась:
— Как так арестовывать?!
— На каком основании?!
— Товарищи! Заступитесь!!
— В чем дело, гражданин офицер? За что вы его арестовываете?
— Он, господин управляющий, пять раз совершил кражу! А кроме того, и дезертир!
— Не выдавайте, товарищи!! За правду!!
Что тут поднялось! Громадная толпа солдат насела на патруль:
