– Она вышла из моря, – слишком громко заговорил отец. – Она вышла из моря. Море прислало ее сюда, а теперь снова забрало. На самом деле она никогда не была нашей.
Другие мужчины кивали и, улыбаясь, соглашались, а Флору внезапно охватила бешеная ярость, какой она никогда не испытывала в жизни, и она повернулась к отцу с криком:
– Чушь все это! Прекрати! Она никогда никуда не ходила, она никогда ничем не занималась, кроме дома, и в этом виноват ты! Это ты приковал ее к кухне! Она не была селки! Она вовсе не была морским существом, вышедшим на берег для того, чтобы стать твоей рабыней! И нечего болтать все это, лишь бы себя утешить, потому что ей из-за тебя пришлось всю жизнь провести в этой… в этой жопе!
А потом Флора убежала подальше, села на стенку причала и долго сидела там, глядя на море и чувствуя себя онемевшей, – не из-за холодного ветра, а из-за того, что она должна была чувствовать, но не чувствовала. Ее гнев на всех местных подсказывал ей, что это естественно, это нормально: горе из-за всего того, чего ее мать так никогда и не увидела, из-за внуков, которых она не будет растить, из-за всего того, чего они не сумели сказать друг другу… Все исчезло. Пропало навсегда. Это было неправильно! И Флора поклялась себе, что никогда сюда не вернется… Потом она позволила Лорне увести ее к себе на ночь, а утром села на первый паром, чтобы вернуться в Лондон, вернуться к работе и не думать ни о чем, а только повторять себе: «Я должна убраться отсюда. Я должна уехать. Я должна уехать».
Джоэл внимательно посмотрел на нее.
– Ты действительно так и сказала – «жопа»? – мягко спросил он.
– Да… – улыбнулась Флора.
– И с тех пор сюда не приезжала?
– Я была слишком смущена, – пояснила Флора. – Это было ужасно с моей стороны.
– Нет, – возразил Джоэл. – Уверен, это было великолепно. Ты им выдала нечто такое, о чем они говорили неделя за неделей.
– Может быть, – кивнула Флора.
Каким-то образом рассказ о давнем событии снял с ее плеч тяжкий груз. Помогло и постепенное потепление, которое она ощущала на острове. А сейчас ей было так тепло, уютно и спокойно в объятиях Джоэла…
– А твоя мама какая? – спросила вдруг она.
Джоэл долго молчал, и Флора почувствовала, как он слегка напрягся. Она не думала, что вопрос может оказаться слишком личным. Но возможно, так оно и было…
– Прости, – сказала она. – Все в порядке.
Но Джоэл неловко подвигался на месте.
Снаружи продолжал грохотать шторм. Джоэл посмотрел на огонь.
– Боже, – тихо произнес он. – Как я устал…
Флора заглянула ему в лицо:
– Хочешь, постелю тебе постель?
Он посмотрел на нее:
– Не думаю, что мне это поможет.
Флора улыбнулась. Они все так же сидели, не желая нарушать чары. Потом Флора оставила мокрую одежду сушиться у огня и повела Джоэла в свою спальню.
– Это что, ты действительно их получила? – спросил он, оглядывая розочки – награды за танцы, висевшие на стенах.
– Да их все получали, – краснея, ответила Флора.
– Нет, – покачал головой Джоэл. – Ты действительно была прекрасна.
Такого никто не говорил Флоре прежде.
Джоэл лег на мягкую постель и сонно улыбнулся. Было так странно видеть его лежащим здесь – в ее детской кровати, в доме, полном ее юношеских фантазий, – но он действительно был здесь, Джоэл во плоти…
– Расскажи мне сказку, – почти засыпая, попросил Джоэл.
Он хотел пошутить, но на шутку это совсем не было похоже.
Флора как следует укрыла его одеялом и села рядом.
– Когда-то, давным-давно… – начала она.
Джоэл подумал, что ее певучий голос – самое прекрасное, что он когда-либо слышал.
– Когда-то, давным-давно, похитили одну девушку. Из замка на самом дальнем севере ее повезли через море. Она этого не хотела…
Флора замолчала. Мать часто рассказывала ей эту историю. Но что было дальше? Однако в следующее мгновение она поняла, что это не имеет значения. Джоэл закрыл глаза и моментально крепко заснул.
Флора долго смотрела на лицо Джоэла, зачарованная его красотой, изгибом рта, линией скул, и в сотый раз прокляла себя за то, что оказалась неспособна пройти через то, чего ей так хотелось.
В бесконечном разочаровании она подняла одеяло и легла, практически обнаженная, рядом с ним, под завывания шторма, бросавшего горсти дождя в окно. Она чувствовала его сонное тело, вдыхала его прекрасный теплый запах, ее светлая рука легла на его грудь. Этого было недостаточно, совершенно недостаточно, но ничего другого не оставалось.
В какой-то момент они оба проснулись, но никто не мог понять, какое сейчас время дня или ночи. Флора принесла холодной воды из-под старого крана, они накрылись одеялом, находясь очень близко друг к другу, и Джоэл обнял ее.
– Прости… – пробормотал он.
Это прозвучало неуверенно и нервно и было так не похоже на него, что Флоре пришлось посмотреть на Джоэла, чтобы убедиться: это он.
– Я… ты спрашивала о моей матери.
Флора кивнула.
– Я не… я на самом деле…
– Ты не обязан рассказывать, – мягко произнесла Флора.
– Нет! – довольно резко вырвалось у него. – Нет, я должен. Я хочу… – Он глубоко вздохнул. – Я вырос в системе попечительства. У меня не было родителей. Я никогда их не знал. Были только… приемные семьи. Очень разные семьи. Множество.
Флора смотрела на него ясными глазами, стараясь не выдать охватившей ее жалости, – она понимала, что Джоэла это напугает.
– И это было ужасно? – прямо спросила она.
– Мне особо не с чем сравнивать, – ответил он. – Но думаю, что да.
– Но это в прошлом? – еще тише спросила Флора.
– Не знаю, – сказал Джоэл со всей возможной откровенностью.
И тогда наступила очередь Флоры гладить его лицо, она притянула Джоэла к себе и поцеловала.
Внезапно в дверь отчаянно заколотили, и они отшатнулись друг от друга, чары развеялись, они поспешно начали искать свою одежду. Но Джоэлу и надеть-то было нечего.
– Ой, это, наверное, Колтон нам напоминает, что платит не за это, – с нервным смешком сказала Флора.
Джоэл покачал головой:
– Может, это твой отец?
– Стучит? Зачем бы ему?
Флора натянула на себя просторный свитер и джинсы и бегом спустилась вниз. Яркое солнце, вышедшее после бури, ослепило ее, когда она пыталась понять, кто это пришел и какой теперь час. Кто вообще мог так колотить в дверь?
Стук повторился, и Брамбл заворчал, но не тревожно – это значило, что снаружи стоит кто-то ему знакомый.
