Глядя на все эти банки, Флора осознавала, какая же это драгоценность. Здесь были и те самые банки, в которых Анни сама закатывала варенье из ягод и соки, ее руки прикасались ко всем стоявшим здесь емкостям… Многое она раздавала друзьям и соседям, но часть осталась на зиму. На ту зиму, которой она уже не увидела.
Флора внезапно села на пол и заплакала.
– Сто слутилось? – прогудел басовитый голосок. Маленькие ручки вцепились во Флору. – Ты платес?
– Нет, не плачу, – ответила Флора.
– Платес! – уверенно заявила Агот. После этого она помолчала пару секунд. – Тепель лутьсе?
Флора заметила, что уже готова улыбнуться, и энергично потерла лицо ладонями.
– Да, – кивнула она. – Да, теперь лучше.
– Я люблю валенье! – бодрым тоном сообщила Агот.
И Флора, посмотрев на банки с вареньем из дикой малины, подумала, что, в конце концов, нет смысла оставлять все это здесь, и взяла одну из банок, пальцем смахнув пыль с ее крышки.
Лепешки, выходившие из-под пальчиков Агот, выглядели довольно комковатыми. А Флора совсем забыла о простом удовольствии от подобных дел, об ощущении теста под руками и теперь аккуратно вырезала лепешки маленькой жестяной формочкой и выкладывала на смазанный маслом противень.
– Лепёски! – во все горло закричала Агот, когда на обед первым явился Иннес.
– О, прекрасно! – машинально ответил он.
А потом слегка отпрянул, когда девочка потребовала, чтобы он попробовал одно из ее слегка подгоревших творений. Но лепешки Флоры были безупречны, и она до смешного гордилась собой. Иннес даже посмотрел на нее с некоторым уважением.
– Можно мне и то и другое? – тактично спросил он.
Лепешки были еще теплыми, на них таяло масло, а поверх него – джем.
Ну да, это просто джем. Но вместе с его густой сладостью и легкой кислинкой малины нахлынули воспоминания о матери, стоявшей как раз на этом самом месте, энергично что-то размешивавшей с раскрасневшимся от жара лицом и постоянно предостерегавшей детей, если те подбирались слишком близко к кипевшему сахарному сиропу…
Дни, когда варили джемы и варенья, всегда были хлопотливыми и волнующими, дети дождаться не могли, когда им разрешат попробовать первые «образцы», намазанные на только что испеченный хлеб, с маслом из маслодельни… «Ягодная размазня» – так называл это отец, а Флора ела варенье каждый день, вернувшись затемно из школы… Вечера становились все короче и короче, пока не начинало казаться, что ночь вообще не кончается…
Но всегда-всегда, приходя домой, Флора находила это: свежий душистый хлеб и сладкое ароматное варенье.
Флора молча наблюдала за тем, как Иннес делает то же самое. Он поднес лепешку ко рту, но, прежде чем откусить, вдохнул ее запах и на мгновение прикрыл глаза. Флора отвела взгляд, смущенная тем, что застала брата в такой момент, когда ему явно не нужны были свидетели. Последовала пауза. Потом Иннес откусил от лепешки.
– Ох, сестренка… – проговорил он. – Думаю, ты запросто могла бы продавать такие в кафе.
– Помолчи! – бросила Флора.
Но она улыбалась.
Агот тем временем воспользовалась моментом и слопала сразу три лепешки – причем не свои собственные, как отметила Флора. Потом девочка потянула отца за рукав с таким видом, словно желала поделиться чем-то очень важным.
– Папуля! – громко прошептала она.
– Что, мелюзга?
Иннес присел на корточки перед девочкой.
– Мне нлавицца Флова!
Флора невольно улыбнулась во весь рот.
– И… – продолжила Агот, цепляясь за отца липкими пальчиками, – и валенье!
– Что ж, конечно, – кивнул Иннес. – Так и должно быть. Это варенье варила твоя бабушка.
– Бабуджем! – дала определение Агот.
Иннес и Флора усмехнулись.
– А где Финтан? – спросила Флора.
Иннес пожал плечами:
– Наверное, в маслодельне. В последнее время он там целыми днями пропадает. Понятия не имею, что он делает. Наверное, ничего хорошего.
– Как ты думаешь, может, мне отнести ему лепешек?
– Подношение мира? – сочувственно улыбнулся Иннес.
– Что, это так заметно? – огорчилась Флора. – Но почему он постоянно на меня нападает?
Иннес снова пожал плечами:
– Дело не в тебе. Он всеми нами недоволен, разве ты не заметила? – Он посмотрел на остывающую гору лепешек. – Лучше оставь с десяток для Хэмиша.
Флора собралась выйти, предоставив Агот возможность болтать с Иннесом. Брамбл тут же поднялся и потащился за ней. Флора почесала его за ухом и удержалась от желания показать язык Иннесу. Этот пес явно испытывал к ней особые чувства.
Флора прошла через открытый двор, где бродили куры и утки. Кур Флора не жаловала, хотя всем, конечно, нравятся их яйца. Что-то неприятное чудилось ей в их глазах-бусинках и в том, как они тучей налетали на уток, воровали у них корм, а после с победоносным видом – и Флоре казалось, что вполне сознательно, – гадили на ступенях крыльца. Иногда, зайдя в дом, Флора вдруг обнаруживала одну из куриц на кушетке, после чего начиналась изрядная суматоха.
Брамбл, совершенно бесполезный в качестве сторожевого пса, всегда затихал при появлении кур – а иначе они пытались клевать его и всячески дразнили. Это были весьма самоуверенные куры.
– Кыш! – прикрикнула Флора, когда куры с подозрением уставились на нее. – Кыш с дороги!
– Не бей кулотек! – раздался басок за спиной Флоры.
Она оглянулась. В дверях стояла Агот, строго смотревшая на нее.
– Если побьёс кулотек, не полутис вкусных яитек! – сообщила девочка.
По ее тону можно было предположить, что она все это уже испытала на собственном опыте.
– Ты права, – согласилась Флора. – Курочек бить нельзя.
Агот просияла, довольная тем, что верно проанализировала ситуацию, а Флора пошла дальше.
Маслодельня стояла справа от дома, на небольшом бугорке, с которого было удобнее спускать воду, и на таком расстоянии, чтобы нетрудно было подъехать грузовичку. По сравнению с серым, элегантным фермерским домом она выглядела техническим сооружением, со стенками из рифленого железа.
С одной стороны находилось очистное отделение, где мать Флоры обычно взбивала масло. Флора со дня приезда не заглядывала сюда. Здесь стоял тяжелый запах, в щели стен задувал холодный ветер. Флоре и в детстве не нравилось это место, оно было холодным и странным, хотя масло Флора любила не меньше, чем все остальные.
Она постучала в дверь, хотя это трудно было назвать дверью, просто на петлях висел лист жести.
– Финтан?
Голос Флоры разнесся по маслодельне. В примыкавшем к ней коровнике сейчас не было, конечно, коров, их утром выгнали на пастбище, но запах остался. В первый день Флора постоянно морщила нос от этого запаха, но вскоре перестала его замечать, а если и замечала, то он уже почему-то казался ей уютным.
