Солен взяла у нее фотографию Халиду. Красивый парнишка лет восьми, но уже сильный, крепкий. Лицо его освещала улыбка. Солен чуть не задохнулась от нахлынувшего на нее чувства радости. Снова к ее глазам подступили слезы, точно сотни маленьких ручейков, которые она не смогла удержать. Одна из африканок издала протяжный стон. «Началось, – сказала она. – Теперь снова начнет рыдать».
И Солен вдруг улыбнулась, подумав, что, возможно, она никогда не станет писателем, не станет великой романисткой, но она все же им стала – «публичным писателем», «общественным пером», если хотите, и это звание звучало не менее гордо. Это и было то самое «перышко колибри», и служило оно тем женщинам, с которыми дурно обошлась жизнь, но которые при этом не утратили достоинства, продолжали гордо нести голову, как Рене.
Этим вечером во Дворце проходил торжественный рождественский ужин. Он должен был состояться в самом большом зале Дворца, который открывали только по особым случаям. Уже была установлена и украшена гигантского размера елка, накрыт длинный-предлинный стол. Все, кто жил или работал во Дворце, были в полном сборе: директриса, служащие, воспитательницы младшей возрастной группы детей, соцработники, бухгалтеры, представители агентств поддержки приютов, а также волонтеры, приглашенные наравне с постоянными сотрудниками. Солен, разумеется, тоже оказалась в числе приглашенных. Впервые в жизни она отказала своим родителям в ответ на их приглашение отпраздновать сочельник. Они были просто поражены. Но дочь им объяснила, что на этот вечер у нее другие планы, а вот на следующий день она обязательно их посетит и расцелует.
Она позвонила Леонару и предложила составить ей компанию на этот вечер. Правда, ее приглашение было не до конца бескорыстным. Ей позарез требовался волонтер, который согласился бы надеть костюм Санта-Клауса для раздачи подарков детям. И в то же время ей хотелось немного его расшевелить. Леонар только посмеялся и поспешил согласиться, довольный, что проведет праздник в такой приятной компании, праздник, который он уже давно привык отмечать в одиночестве.
На громадном столе были расставлены блюда, самостоятельно приготовленные каждой хозяйкой. К рождественскому угощению руки приложили буквально все. Бинта приготовила свое фирменное футти и принарядилась в bléénj
[40] национальных цветов Гвинеи. Рядом с ней сидела Сумейя, в свитере, который для нее связала Вивьен, – могла ли она надеть на этот замечательный праздник что-то другое? А неподалеку от них неутомимая вязальщица все продолжала работать спицами: в связи с надвигавшимися холодами в заказах нехватки не было. После долгих уговоров Рене наконец согласилась прийти на ужин без своих вечных спутниц – сумок, которые впервые в жизни решилась оставить в шкафу своей комнаты. Тем не менее женщина призналась, что не была до конца спокойна за их судьбу, и время от времени намеревалась заходить в комнату и смотреть, все ли на месте.
«Африканские тетки» выставили напоказ весь арсенал своих нарядных атрибутов. Каждая надела колье, серьги, короче, все свои «драгоценности», которые пощелкивали вокруг них, точно маленькие трещотки. Их разноцветные одеяния образовали настоящую радугу в здании Дворца. Подходя то к одним, то к другим, Цветана гордо демонстрировала автограф самой королевы Великобритании. «Да видели мы, видели, уже сто раз, – нервно бросила ей одна из „теток“, – ты нам с ним уже осточертела!»
Айрис сидела возле Фабио. Казалось, эти двое неплохо поладили. Никто в точности не смог бы определить характер их отношений. Ведь Айрис так ничего конкретного не сказала о себе ни Солен, ни кому-либо другому. Казалось, загадочная Айрис испытывала определенное удовольствие от посеянной ею же двусмысленности. Но она порой перехватывала завистливые взгляды, обращенные на них с молодым танцором. Ясно, что ни одна из обитательниц приюта не отказалась бы побывать в его объятиях. Но похоже, пока Фабио так никого и не выбрал. Да и какая разница, если все равно Айрис сегодня была здесь, рядом с ним! В последующие месяцы она безумно влюбится в учителя английского языка, которого к ним направят на работу, и окончательно забудет и о Фабио, и о зумбе. Такова жизнь. Так нередко случалось с любовью в этом Дворце.
На одном конце стола один стул был оставлен пустым. Перед ним стоял пустой прибор, поставленный в память о Синтии. Чтобы не забывали.
Зохра, пожилая горничная, взволнованным голосом попросила тишины. К торжественной речи она подготовилась не без помощи Солен. Прослужив во Дворце сорок лет, сегодня она в последний раз отмечала здесь Рождество. Настало ее время уходить на пенсию. А ей так много хотелось сказать обитательницам Дворца! И прежде всего то, что все эти долгие годы они были ее семьей, сестрами, кузинами, подругами. Да, они нередко доставляли ей неприятности, но приносили и много радости. Зохре было очень жаль расставаться с ними, и все же она довольна, что наконец получит возможность отдохнуть. Но она непременно будет наведываться к ним на чашку чая в их большое фойе.
В конце ужина Сальма села за рояль и сыграла «Рождественский гимн». Музыка заполнила собой холл, коридоры, каждый зал, каждый уголок Дворца. Играла Сальма прекрасно. Она научилась играть еще в возрасте десяти лет, как только прибыла сюда с матерью. И в течение всех этих лет, проведенных здесь, она не переставала совершенствовать свою игру, хотя пианино музыкальной комнаты частенько оказывалось расстроенным.
Слушая ее, Солен отметила, что новогодняя песня звучала здесь во Дворце совсем по-особенному. Порой она поражала неожиданными нотками, но звучала хорошо, мощно, с душой. Рядом с ней сидел Леонар. Казалось, его оставила на время грусть, которая его всегда охватывала на этом семейном празднике. И он был счастлив, что на этот раз смог разделить его с приятной ему женщиной. Раздав детям подарки, он избавился от своего костюма Санты. Солен видела, как горели тогда глаза у ребят. Сумейя получила куклу, которую тут же принялась наряжать, заодно поглощая шоколадные трюфели. В этот момент Солен поймала взгляд Леонара и словно впервые увидела его улыбку. Надо же, а он, оказывается, симпатичный, подумала она, удивленная собственным впечатлением. Ей вдруг открылось очарование его раненой души, которая нашла в себе силы подняться.
Затем ей вспомнилась фраза Ивана Одуара, написанная на стене, неподалеку от зала. «Блаженны потрескавшиеся, ибо они пропустят свет»
[41]. Свет этим вечером во Дворце был просто ослепительным, он так и сиял тысячью огней.
Закончился праздничный ужин на самой сладкой и торжественной ноте – «рождественским поленом». Когда его внесли, все зааплодировали. «Полено» оказалось превосходным и столь огромным, что можно было закормить до смерти и самый тощий из всех существующих дворцов. Учитель, выдававший диплом Лили, не ошибся – она действительно оказалась прекрасным кондитером.
