Пока Солен возвращалась в фойе по главной лестнице, она пыталась представить реакцию Фабио на это стихотворение. Она надеялась, что он будет так же взволнован, как была взволнована она сама. И молилась о том, чтобы признание Айрис положило начало их любовной истории. При этой мысли она ощущала такое напряженное ожидание, словно была наперсницей Айрис или, по крайней мере, ее соучастницей, немного Сирано де Бержераком из Дворца.
Помимо всего прочего, лирика Айрис возбудила в ней безумное желание влюбиться. Нет, ничего такого, только поэтической влюбленностью, чтобы немного скрасить жизнь. Подростком она обожала любовную поэзию, постоянно таскала сборники стихов из библиотеки. Музыка слов любви завораживала ее, околдовывала, увлекала в тайные любовные авантюры, которыми она наслаждалась в одиночестве, как и теми немногими удовольствиями, в которых порой стыдишься признаться. Но потом пришла взрослая жизнь, которая веником вымела всю поэзию с ее метафорами и аллегориями. Как знать, возможно, еще не слишком поздно и ей вернуться к любви, подумала она, к любви и ее поэзии.
Не слишком поздно и для меня.
И Солен вновь погрузилась в шумную, бурлящую страстями жизнь большого фойе с разрумянившимися не только щеками, но и сердцем. То был румянец надежды и счастья.
Глава 21
Утром Солен достала из шкафа шерстяной свитер Джереми и бросила его на дно сумки. Пришла пора подвести черту. Она не сможет смотреть в будущее, не отпустив прошлое. Свитер она решила отдать Стефани, социальному работнику, которая организовала в подвале Дворца «общественный гардероб» для нужд приютских женщин.
Перебрав свою офисную одежду и безупречно развешанные по плечикам костюмы, Солен подумала, что больше не представляет себя в этой одежде, которую когда-то надевала для работы в адвокатской конторе. И у нее немедленно возникло желание избавиться и от нее. Ведь у обитательниц приюта так мало возможностей, чтобы менять свой гардероб. И уж точно они будут рады найти подходящий пиджачок или блузу для какого-нибудь торжественного случая или встречи. Одежда Солен всегда находилась в прекрасном состоянии, она за ней тщательно ухаживала, а многое и вовсе ни разу не надевала.
Неожиданно открывшаяся ей возможность отдать все и сразу нуждающимся вызвала у нее прилив радости. Она почувствовала огромное облегчение. Прощай, прошлое! И прощай, Джереми.
Избавится она, пожалуй, и от большинства книг в пользу дворцовой библиотеки. Там они принесут куда больше пользы, чем упакованными в коробки в подвале. Спустившись на разведку в подвал, Солен словно окунулась в свою прошлую жизнь. Вот они, обожаемые романы ее ранней юности. Они сопровождали ее при всех переездах, но Солен так и не удосужилась их распаковать. И все они остались нетронутыми, пусть пыльными, но абсолютно целыми. «По морю прочь», «Миссис Дэллоуэй» – Вирджиния Вулф всегда была ее любимым автором. Там же находилась и «Своя комната». Солен перелистала книгу, пробежала глазами несколько строк. Когда она ее читала, ей было всего семнадцать лет. Это эссе Вирджинии Вулф произвело на нее тогда неизгладимое впечатление. Чтобы писать, объясняла автор, женщине достаточно немного свободного пространства и немного денег. И еще времени.
Солен закрыла глаза, пораженная этой очевидностью. Ведь у нее имелись все три составляющие.
Айрис, в ее полной злоключений, несчастной жизни, в своей крохотной студии, Айрис, лишенная всего на свете, – почему она нашла в себе силы начать? Нищете не удалось заткнуть мощный фонтан ее поэзии. Она просто спустилась по главной лестнице Дворца в фойе, зашла в лавку канцтоваров, купила там блокнот и ручку и взялась за дело, используя для этого самые простые инструменты в век гаджетов. Набросала она и черновой вариант романа о своей жизни, призналась она Солен, но пока было рано отдавать его на суд строгого критика.
Солен вспомнила, что когда-то и она любила сочинять. Но все ее первые опыты были потеряны за годы блужданий по адвокатским кабинетам. Впрочем, те самые тетрадки должны быть где-то в самом низу шкафа ее бывшей детской, в доме родителей. И спали они там уже больше двадцати лет.
Когда-то она дала себе клятву, что тоже напишет роман о своей жизни. Интересно, окажется ли она способной на это? Мысль написать книгу настолько ее захватила, что она даже испугалась. Испугалась, что когда перечитает готовый текст, то придет к выводу, что он и гроша ломаного не стоит. А что может быть страшнее, чем обнаружить после стольких лет, что у тебя нет таланта? И, став адвокатом, Солен так и застыла в состоянии этого неосуществленного романа-призрака, застыла в мечте, которой сама же помешала осуществиться. В той несбывшейся мечте, в которой всегда остается сладость сомнения. И оно позволяет смело следовать дорогами возможного. Столкнуться с реальностью – это рисковое предприятие. Нужно быть на высоте собственных амбиций, а они, как правило, всегда оказываются завышенными.
Вдруг ей почему-то стало стыдно. Вот Айрис, не получившая и десятой доли ее образования, которая едва справляется с основами французского, не побоялась нырнуть с кручи в глубину. Она не побоялась, что не сможет выдержать взгляда Фабио, не побоялась показать написанное Солен. Да она в сто раз отважнее всех Солен, вместе взятых, в то время как та дрожит от страха перед очень старой и почти забытой своей мечтой.
Но теперь уже выбора нет. Она зашла слишком далеко, чтобы отступать. И подтолкнули ее к этому, сами того не ведая, именно обитательницы Дворца. Бинта, Айрис, да и другие заставили ее поневоле вернуться к работе со словом. И она нашла их снова, свои слова, и больше уже не может предать их. Нет, нужно пройти до конца по этой дороге, начатой больше двадцати лет назад. Может, в этом и состоит истинный смысл ее «терапии»: возобновить течение жизни с того места, на котором она остановилась. Для этого нужно мужество. И теперь у Солен оно есть.
Не откладывая дела в долгий ящик, она набрала номер родителей и сообщила, что в следующее воскресенье придет к ним на обед.
Как же давно она их не навещала! Сестра ее тоже была дома, в окружении мужа и детишек. Все были счастливы, что Солен так похорошела, не была напряженной, всем улыбалась. Она сказала им, что постепенно собирается отучить себя от лекарств. Но когда отец спросил, когда она рассчитывает возобновить свою работу в адвокатской конторе, Солен ответила что-то неопределенное. Нет, у нее теперь совсем другие планы. Когда же разговор неминуемо подошел к необыкновенным талантам последнего малыша сестры, Солен, воспользовавшись этим, уединилась в своей бывшей детской и закрыла комнату на ключ. Внизу шкафа, под грудой одежды немодных расцветок, старых школьных дневников, которые неизвестно для чего там хранились, под кучей виниловых пластинок и старых кассет для плееров, у кого-то одолженных на время, да так и не отданных, под коробками из-под обуви, полных старых писем и использованных билетов в кино, – ох уж эта привычка ничего не выбрасывать, словно этим нехитрым жульничеством, хранением всяких ничтожных сувениров, можно было оставить частичку своей отлетевшей в никуда молодости, – она наконец нашла эти тетради со стихами, в самом низу шкафа, где они были надежно припрятаны. Она решила дождаться возвращения в Париж, чтобы погрузиться в них с головой.
