Реальность, которую она описывала, Альбен знал. Скольких он повидал, этих женщин с детьми, обреченных на бродяжничество, обдуваемых всеми ветрами. Он знал об этих отчаявшихся голодных матерях, блуждавших по улицам с пустыми желудками в надежде раздобыть и отдать ребенку, возможно, свой единственный кусок хлеба. И в этом нескончаемом жилищном кризисе, обрушившемся на страну, женщины оказались на линии фронта, стали самыми первыми жертвами.
Купить особняк – безумие. Бланш тоже это понимала, но Пейроны вовсе не были охвачены массовым безумием.
Однако не столько масштаб предприятия мучил Альбена, сколько ему не давало покоя здоровье Бланш. Болезнь легких усугублялась с каждым днем, она начала глохнуть, у нее случались непереносимые мигрени, болели зубы, болели все кости. Время от времени жестокий ишиас не давал ей подняться с постели. Жизнь, отданная движению салютистов, при постоянном пребывании в холоде и грязи, оставила на ее теле стигматы. Бланш никогда не жаловалась. У нее хватало гордости и достоинства всегда молча переносить страдания. Когда, годы спустя, доктор Эрвье, удрученный, скажет ей о раке, давшем метастазы по всему организму, она никому ничего не расскажет. Она сохранит это в тайне и будет продолжать свою борьбу, тихо, без всякой шумихи, как она это делала и раньше.
Но пока она еще крепко стояла на ногах перед Альбеном, здесь, на кухне, и яростно отвергала каждое возражение супруга. Она напомнила ему о первых годах их пребывания в Армии спасения, об их общей цели – увидеть Армию в виде гигантской сети с очень мелкими ячейками, сквозь которые не сможет просочиться ни один человек. Однако ячейки оказались вялыми и растянутыми, говорила ему она, так что сквозь них могли запросто просочиться женщины и младенцы. И Альбен в конце концов отступил. После восьмого обещания жены пойти к врачу он дал согласие: они пойдут и собственными глазами посмотрят на здание, причем сегодня же.
Переправившись в трамвае на правую сторону, Пейроны прошли вдоль улицы Фейдхербе и остановились на углу улицы Шаронн. Бланш подняла глаза на гигантское строение, занимавшее весь перекресток. Монументальный кирпичный фасад особняка возвышался над жалкими по сравнению с ним окрестными домами. Это очень похоже на крепость, на цитадель, мелькнула мысль у Бланш.
Они взошли по ступенькам, ведущим к главному входу, где их встретил служащий дома Лебоди. Когда часом раньше Альбен позвонил в Фонд, его собеседник был немало удивлен. Месяцами зданием никто не интересовался, находя его чересчур большим и слишком дорогим. Поэтому сотрудник не стал медлить и сразу же организовал осмотр особняка.
Вслед за служащим Пейроны прошли в просторное фойе-приемную. Бланш была поражена необычно приветливой атмосферой большого вестибюля, буквально залитого светом, проникающим через огромный стеклянный купол. Вместо вчерашних рваных свинцово-серых облаков в окна смотрело серебристо-голубое небо. Солнечные лучи испещряли светлыми полосами даже пол у них под ногами. Снаружи не проникал уличный шум, словно они были отрезаны от остального мира, вмиг утратившего все звуки. Бланш погрузилась в состояние покоя и безмятежности. Ей показалось, что в этом здании она могла бы провести всю жизнь, в этом чудесном доме с его благодатной тишиной. Всю жизнь она могла бы здесь жить и молиться.
Однако служащему не терпелось поскорее начать осмотр. Он провел их через залы собраний, чайный салон и библиотеку. Бланш любовалась керамическими панелями и мозаичными панно, украшавшими стены и потолки. Все комнаты отличались необыкновенной шириной оконных проемов. Да и сам ансамбль свидетельствовал о несомненном вкусе архитектора. Потом они очутились в большом зале для торжественных приемов. Там находилось шестьсот сидячих мест, еще примерно тысяча людей могла разместиться стоя, пояснил служащий. Бланш моментально представила, что здесь можно было устроить не просто общественную столовую, но целую трапезную для бедняков и уличных бродяг. В этом месте также можно было бы отмечать праздники, например Рождество, даря радость всем тем, кто не имел возможности устроить себе подобное роскошество.
Теперь служащий повел их по широкой лестнице, ведущей к верхним этажам. Бесчисленные коридоры с несколькими сотнями дверей по обеим сторонам в центре сходились к двум внутренним площадкам – это же настоящий лабиринт, подумала Бланш, придется расставлять указатели, чтобы здесь не запутаться. Да, это был настоящий город в городе. Город в центре Парижа.
Наконец они добрались до крыши, представлявшей собой что-то вроде террасы. Когда ее взору открылась панорама города, у Бланш перехватило дыхание. С огромной высоты хорошо просматривались улицы, вокзалы, церкви, памятники. Париж словно был представлен ей в виде плана. Завороженная зрелищем столицы, она довольно рассеянно слушала, что говорил их гид. А тот ударился в подробное изложение истории этого особняка. Возведенный в 1910 году фондом Лебоди и предназначенный стать достойным жильем для беднейших служащих и рабочих, к 1914 году он полностью опустел по причине объявленной мобилизации. Тогда его преобразовали в военный госпиталь, куда постепенно стали стекаться его бывшие обитатели, только искалеченные и умирающие.
Однако мысли Бланш блуждали совсем в другом месте. Это невероятное строение могло бы стать для них несказанным сокровищем. Да, отделочные работы стоили ничуть не меньше, чем само здание, и в целом для его приобретения им было необходимо около семи миллионов франков. У Армии спасения таких средств не было. А между тем особняк был истинным воплощением их мечты. Но как осуществить этот невероятный по своей дерзости проект? Бланш раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, безумный взрыв энтузиазма, а с другой – полная нереальность исполнения этого замысла.
Осмотр близился к завершению. Провожая их к выходу, служащий подвел итог своему рассказу, уточнив, что здание было построено на месте бывшего монастыря Дочерей Святого Креста, той общины сестер-доминиканок, которых называли «созерцательницами» и которым было доверено воспитание молодых девушек из бедных семей. Но в начале века община была распущена, монахини изгнаны и монастырь закрыт по причине обязательности светского образования. А ведь в свое время монастырь обладал обширной территорией: кроме келий, он включал часовню, огород и кладбище. Бланш отвлеклась от размышлений, перед ней возникла картина: она увидела этих женщин-изгнанниц, бывших обитательниц монашеского сообщества, этих сестер, которых подло лишили крова, а может, и преследовали. Вот они – перед ней, они молятся в своих кельях, под сводами часовни, прямо на грядках, на камнях усыпальниц. Они и сейчас все здесь, погребенные прямо у них под ногами, под фундаментом этого роскошного особняка, который они только что посетили. Их дух до сих пор витает здесь, в этих стенах, каждый кирпичик этого здания безмолвно кричит их голосами. Бланш их чувствует, она их слышит, они – здесь.
И в этот момент ее сомнения окончательно развеялись: именно здесь она должна реализовать свой проект. Все это пространство принадлежит женщинам. Она обязана вернуть им то, что у них украли.
«Мы найдем деньги, – сказала она себе. – Да, мы их найдем, даже если я обменяю их на остатки своего здоровья».
