В Африке она никогда не была. Ее никогда не подвергали мучительным операциям, как африканских девочек. Она не знала материнства, не знала боли, связанной с потерей того, кого ты выносила и воспитала. Ей не пришлось пересекать Мали и Алжир, не приходилось прятаться в трюме судна с крохотной спеленутой девочкой у груди, не приходилось переживать многие дни и ночи, не имея во рту ни крошки хлеба, ни капли воды. Она не знала, что такое ужас и отчаяние от страха, что тебя вот-вот обнаружат и отправят обратно. Она не боялась, что ее жизнь может закончиться где-нибудь в черном мраке воды за бортом, ледяной черной воды, где погибло до нее уже столько людей.
Ничего из этого она не знала. Не знала об этом пути, который больше напоминал неравный бой со смертью, битву за жизнь.
А между тем слова ее выстраивались верно, и писала она правду. Они подчинялись ей так, словно вместо нее говорил голос Бинты, слившись с ее собственным голосом. Странное это было письмо, странным было слияние чужого голоса с ее собственным голосом, странным было смешение душевных порывов двух женщин, которое трансформировалось в повествование, где Солен отдавала ровно столько, сколько и получала.
Занимался день. Первые лучи зари, проникая в окно, окрасили розовым небо и крыши домов. Наконец письмо было закончено. Оно родилось само собой, словно бумага обрела возможность зачинать и рожать. Солен чувствовала себя одновременно переполненной чем-то неведомым и опустошенной. Письмо заняло десять страниц: не письмо, а водный поток, протянувшийся от устья парижской Сены до бухты Сангарея, неподалеку от Конакри, откуда родом была семья Бинты.
Десять страниц материнской любви, могло ли их быть меньше, подумала Солен, проваливаясь в сон тем ранним утром.
Во всяком случае – любви Бинты.
Глава 15
Париж, 1925 г.
Сидя перед чашкой кофе, Альбен просматривал статью, опубликованную 28 ноября в газете, которую ему протянула Бланш. Он пробежал ее глазами, произнося вслух первые строчки:
«Огромное здание, расположенное в центре Парижа, на углу улицы Фейдхербе, содержащее 743 комнаты, вот уже пять лет остается полностью необитаемым, в то время как жилищный кризис в столице набирает обороты […] Здание принадлежит фонду Лебоди
[26], оно было построено незадолго до войны в качестве пристанища для одиноких бедняков. Городские власти хотели его приобрести, но вынуждены были отказаться из-за его непомерно большой стоимости, запрошенной владельцами, а также из-за значительных затрат на отделочные работы, которые там необходимо произвести. Администрация Парижа планировала осуществление и других связанных с жилищным кризисом проектов, но ни один не был доведен до конца…»
Бланш, едва скрывая раздражение, почти вырвала у мужа из рук газету и продолжила чтение срывающимся голосом.
«…Эти 743 комнаты, почти все без окон, располагаются на пяти этажах, в здании есть внушительный холл – приемная, просторный зал для собраний, умывальные комнаты, ванные, хорошо оборудованные кухни […]. С прекращением работ там какое-то время размещались службы Пенсионного фонда, но на сегодняшний день здание пустует».
Она подняла глаза на Альбена. О, ему хорошо был знаком этот взгляд Бланш. И он в точности знал слова, которые она произнесет.
Одевайся. Пошли туда.
Но Альбен не двинулся с места. Бланш кашляла, ночное дежурство измучило ее окончательно, ведь она не спала всю ночь. В таком состоянии он ее не отпустит, на этот раз уж точно. Прекрасно осознавая, что от нее потребуются усилия, чтобы его переубедить, Бланш села рядом с мужем и передала ему все события прошлой ночи. Она рассказала ему о молоденькой матери, о младенце, появившемся на свет в разгар стужи, о словах, брошенных нищенкой. Рассказала об отчаянии, которое внезапно ее охватило. Но стоило ей увидеть эту газету, и мужество к ней вернулось, она вновь почувствовала прилив сил и энергию. Маленький продавец газет ей дал ее совсем не случайно, сказала она супругу. И в этом она увидела перст судьбы. У Бланш родилась надежда. Эту статью послал ей сам Бог. И Бог доверил эту великую миссию именно ей.
Пустующий огромный особняк в Париже! У Бланш лихорадочно горели глаза; она стояла перед Альбеном твердо как никогда, гордо выпрямившись. Нужно обязательно купить этот особняк. И поселить в нем всех парижских женщин, лишенных крыши над головой.
Супруг посмотрел на нее с тревогой. Неужели у нее лихорадка и она бредит? Купить особняк? Да он же стоит миллионы! Продолжение статьи это подтверждало:
«Помощник государственного секретаря парижского Почтового ведомства имел намерение разместить там свои службы, но фантастические затраты удержали его от этого шага». Раз уж Парижская мэрия не нашла достаточно средств! Каким образом, интересно, могли это сделать они?..
Бланш взорвалась. Подумаешь, миллионы! Что такое, по-твоему, миллион: тысячу раз по тысяче франков, десять тысяч раз по сто франков, сто тысяч раз по десять франков. Если будет нужно собрать сто тысяч раз по десять франков, она их соберет!
Альбен знал, что она говорила правду. Бланш – это танк по своей пробивной силе. Если ей что втемяшится в голову, ничто ее не остановит. Ну а битвы, они немало их выиграли, да еще каких! Общественное мнение давно стало относиться к ним всерьез. Армию спасения перестали воспринимать как нелепую секту англоманов. А очистки, которыми их поначалу забрасывали, отошли в область мрачного прошлого. Постепенно враждебность сменилась интересом. Лед тронулся, Армия спасения начала свое победное шествие. Крупные политики и чиновники высокого ранга теперь охотно поддерживали их движение. Упорством Пейроны победили Париж. Неприступный, несгибаемый Париж сдался в результате их многочисленных осад.
Но Бланш не собиралась довольствоваться этими несколькими победами, одержанными над голодом и нищетой. «Этого недостаточно, – говорила она. – Этого никогда не будет достаточно». За одной акцией непременно должны следовать другие; педали, как на велосипеде «гран-би», должны крутиться безостановочно. Разве могут прекратиться когда-нибудь человеческие страдания? Нет. Именно поэтому и они не должны останавливаться.
Специального пристанища для женщин очень не хватает, объясняла она, не хватает места, предназначенного именно для них. Приют на Фонтен-о-Руа слишком мал. А ведь женщин, не имеющих ни крыши над головой, ни пристанища, тысячи в одном только Париже. И значит, ровно столько же могут стать жертвами агрессии или проституции. В начале века историк Жорж Пико уже пытался предостеречь общество от этой угрозы. «Должны быть тысячи честных постелей для тысячи одиноких женщин!» – взывал он. С тех пор ничего не изменилось. Можно ли принять такое положение дел? – задавалась вопросом Бланш. Ведь этот ребенок, родившийся едва ли не в снегу, это же наш ребенок! И все эти дети – наши! Если мы хотим их защитить, мы должны в первую очередь помочь тем, кто дал им жизнь. И это должно стать неоспоримым приоритетом общества.
