Занятие кончилось под гвалт оголтелых криков и бешеных аплодисментов. Солен сама себя не узнавала. Она понятия не имела, сколько прошло времени. Час? Два?
Внезапно наступила тишина, зал опустел. Приютские разбрелись по этажам, служащие и пришедшие со стороны покинули зал. Бинта увела Сумейю, вязальщица собрала свои клубки и ушла. Фабио тоже. У Солен даже не было времени переодеться, чтобы вернуть африканкам одолженную для занятия одежду. «Отдашь в следующий раз», – сказала ей молоденькая служащая приемной, поправляя на голове скромный платочек, закрывавший волосы. «Для дебютантки ты отлично справилась». Солен улыбнулась. Она знала, что это далеко не так, но поддержка девушки ее глубоко тронула. Была в ее лице какая-то мягкость, доброта, которая располагала. За все это время им ни разу не представился случай как следует познакомиться, поближе узнать друг друга.
«Меня зовут Сальма», – добавила молодая сотрудница, протягивая ей руку. Солен с радостью ее пожала.
Они вместе направились в большое фойе, обсуждая, какой изломанной Солен себя будет чувствовать завтра. Сальма призналась, что после первого занятия она два дня едва могла ходить. Потом она указала ей на небольшой японский ресторан, как раз напротив Дворца. У сотрудниц Дворца был обычай собираться там раз в неделю после занятий зумбой. Это не самого высокого класса заведение, но за семь с половиной евро можно было заказать совсем неплохое суши, притом место было тихое, а хозяйка приветливая. Так что если она не против…
Солен засомневалась. Было уже довольно темно. Она подумала, что сейчас вернется в свою пустую квартиру, где ее никто не ждет. А у нее не было ни малейшего желания туда возвращаться. Ей вдруг захотелось еще немного тепла после этого бесконечного дня. Не так уж часто, подумала она, тебе доводится в один день встретиться со своей огромной любовью на улице, купить пинетки для ребенка, которого у тебя украли, заливаться слезами в объятиях незнакомки, а потом взять первый урок зумбы вместе с «африканскими тетками».
И она приняла предложение Сальмы. Она и сама не помнила, сколько месяцев уже не была в ресторане, однако сегодня Солен чувствовала себя на это способной. И потом, кто знает? Не заведет ли она себе там еще и новых подружек?
Глава 13
В японском ресторане они задержались допоздна, так много оказалось у них тем для разговоров. Коллег Сальмы звали: Стефани, Эмилия, Надира и Фатумата. Они были – социальным работником, педагогом младшей возрастной группы, секретаршей и бухгалтером. Все они признались, что очень ценили эти сборища в расслабленной обстановке ресторанчика после напряженного и изнурительного труда в приюте. Там, во Дворце, все совсем не так, как в других местах, жизнь там проявляется в весьма суровом обличье, чувства становятся в десятки раз интенсивнее. Отсутствие даже самого необходимого и крайняя нищета приютских женщин делают отношения между ними и сотрудницами натянутыми до предела. Да и что говорить, попадаются «экземпляры», с которыми непросто найти общий язык.
Ну и конечно, в результате разговор зашел о Синтии – он всегда сводился к Синтии, уточнила Сальма. К бешеной Синтии. У Солен все еще стояли в ушах ее громкие крики в большом фойе. Вот и сегодня опять с ней произошел неприятный случай, вздохнула Стефани. Синтия выкинула все, что находилось в общественном холодильнике на третьем этаже. Просто неизвестно, что с ней дальше делать, продолжила она. Сколько раз ее уже наказывали! В следующий раз ей непременно грозит исключение. Но отсюда исключить кого-нибудь не так уж просто, будет куча последствий. Это станет исключительным случаем за все время существования приюта, ведь его назначение принимать, а не изгонять.
У большинства местных женщин единственная сокровенная мечта – обзавестись собственным жильем. В приюте они оказались не по собственному желанию, а из необходимости. Это так, времянка. Зал ожидания в надежде на лучшую жизнь. И ожидание может длиться очень долго, иногда годами. Но, как ни странно, некоторым бывает в итоге трудно расстаться с приютской жизнью. Вот, например, одна жиличка после восьмилетних сражений с администрацией мэрии наконец получила вожделенное право на социальное жилье
[24], которого так долго добивалась. Но формально переехав, все дни она продолжала проводить во Дворце. В новом округе она никого не знала. Она чувствовала себя одинокой и сильно скучала по подругам. Здесь, говорила она, всегда есть с кем перекинуться парой слов. И потом, в приюте много разных курсов, занятий, мероприятий. Во Дворце всегда народ, там – жизнь.
Сальма, как никто, могла это подтвердить. Она много времени провела в приюте, прежде чем ей предложили должность. Во Дворце она жила с детства, прибыв сюда с матерью в качестве беженцев из Афганистана, где тогда шла война. Она прекрасно помнила день, когда впервые переступила порог Дворца. Она подошла к огромному роялю, заворожившему ее: никогда раньше она не видела подобного музыкального инструмента. Протянув руку, она нажала клавишу. По залу прокатился мощный звук. Мать тотчас велела ей прекратить, но тогдашняя директриса, сказала ей несколько слов на пушту
[25], который немного знала: «Не мешайте ей. Пусть поиграет». И прибавила: «Вы здесь у себя дома».
Так девчушка и выросла между огромным роялем и квартиркой-студией в двенадцать квадратных метров, которую им выделили. Ни Сальма, ни ее мать не говорили по-французски. Для того чтобы научиться читать, ребенок старался разбирать буквы на дощечках-вывесках комнат своего этажа; на каждой двери комнаты имелись таблички либо с именем ее владельца, либо с каким-нибудь изречением. В итоге она выучила все их наизусть. Дворец стал для нее одновременно и площадкой для игр, и домом – необозримым полем для исследования нового мира.
Она очень сильно привязалась к горничной Зохре, к которой убегала, когда ссорилась с матерью. Та ее утешала грибиями, маленькими песочными печеньями, которые всегда держала в кармане халата. Сальма их просто обожала, эти алжирские миндальные сладости. Ей запомнились татуировки хной, покрывавшие лоб, подбородок и руки Зохры, которые, как та утверждала, уберегали от порчи. Она и по сей день трудилась во Дворце. Проработав в приюте более сорока лет, она считалась старейшей служащей. Зохра знала всех и вся и хранила секреты приютских. Говорила она мало, зато умела хорошо слушать. Зохра говорила, что если собрать все слезы тех, кто перед ней их проливал, можно было наполнить целый бассейн. К услугам Зохры прибегали также, чтобы улаживать ссоры. Старуха никогда не вставала на чью-либо сторону, была мудрой и беспристрастной. Пообщавшись с ней, даже самые вздорные и крикливые утихомиривались, становились мягче. Через несколько месяцев она должна была уйти на пенсию, а значит, целая страница истории Дворца будет навсегда перевернута. А вместе с ней уйдет в небытие и частичка детства Сальмы.
