– Ха-ха. Это я уже слышала. Почему все вокруг задались целью во что бы то ни стало меня защитить? Я что, хрупкая снежинка, которая растает, если на нее подышит красивый парень? Я не смогу сама справиться с правдой?
– Ты не…
– Слушай, я очень рада за вас с Коннором. Возможно, однажды мы сядем и в дружеской обстановке сравним свои впечатления о том, каков он в постели.
Руби поморщилась.
– Обязательно говорить гадости?
– Это ты мне скажи.
Она ожгла меня сердитым взглядом.
– Это не ты сейчас говоришь, – заявила она, скрещивая руки на груди. – Весь этот сарказм и демонстративное равнодушие ко всему происходящему. Тебе не всё равно, Отем, но это не делает тебя слабой.
– Правда? Никто в меня не верил, даже я сама. Я никогда в себя не верила, и это недоверие, как вирус, распространилось на всех окружающих. Эти двое дурачили меня много месяцев подряд. Лгали мне, зная, что я клюну на всю эту романтическую чепуху, потому что я дурочка и безнадежный романтик. И ты тоже это знала.
– Еще несколько дней назад я ничего не знала. Мы вернулись в Бостон не просто так. Как только Коннор мне всё рассказал, я поняла, что нужно вернуться. Вот только я ничего толком не спланировала, и Коннор мне тоже не помог. Ни он, ни я не знали, что сказать.
– Со мной всегда так, – пробормотала я.
– Прости, Отем. За всё. Мне очень жаль.
Я отвернулась, чувствуя, как горят щеки. Из-за того, что я сердилась на Руби, мне становилось еще хуже. Мне ужасно хотелось спрыгнуть с дивана и броситься в ее объятия и простить.
«Хочу, чтобы моя лучшая подруга вернулась».
Я утерла слезы.
– Итак? Коннор приехал к тебе в Италию. Что потом?
Руби вздохнула с облегчением.
– Клянусь, я ничего такого не планировала. Мне всегда казалось, что Коннор горячий парень и очень веселый, но когда он появился на пороге моей квартиры, он не был ни горячим, ни веселым. Он был в полном раздрае, много пил и никак не боролся со своим посттравматическим синдромом. Он считал, что если валяться на пляже, имея на счету шесть миллионов долларов, все его проблемы волшебным образом разрешатся. Но я заставила его пойти к психологу, заставила его начать работать. Коннор пошел к психологу и стал вкалывать. Он упорно трудился, а я так им гордилась. Я наблюдала, как он возвращается к жизни… тогда-то я в него и влюбилась.
Заметив изумление на моем лице, она вздохнула.
– Прости, Отем, но… – Она пожала плечами и стерла со щеки слезу. – Но это правда. Я люблю Коннора.
Руби никогда не плакала. Руби никогда не поддавалась эмоциям. Руби никогда не влюблялась.
– Ты любишь Коннора? – переспросила я. – Ты в него влюблена?
– Боже, я так влюблена, и он…
У меня из груди вырвалось рыдание, настоящее, неблагозвучное. Из глаз брызнули слезы, из носа потекли сопли, стало тяжело дышать.
– Боже, Отем, прости.
Я закрыла лицо руками и покачала головой.
– Нет, я плачу не потому, что расстроена. Я плачу, потому что рада за тебя. – Я взяла салфетку, которую мне протягивала Руби. – Боже, ну, почему я такая?
– Ты замечательная, – заверила она меня, придвигаясь ближе. – Ты милая, добрая, и ты моя лучшая подруга.
Я промокнула глаза и высморкалась.
– Я по тебе скучала.
– И я по тебе скучала. – Она тоже заплакала, и теперь уже я протянула ей салфетку. Руби вытерла слезы и протяжно вздохнула. – Мне хочется, чтобы всё стало по-прежнему, чтобы мы с тобой снова стали неразлейвода.
– Мне тоже этого хочется.
– И прямо сейчас я ужасно хочу тебя обнять.
– И я тоже.
Мы крепко обнялись, и в ее объятиях я снова зарыдала.
– Ты моя лучшая подруга, – прошептала Руби. – А я нарушила кодекс.
– Я влюблена в лучшего друга Коннора, – ответила я. – Мы нарушили много кодексов.
Мы засмеялись и потянулись за новой порцией салфеток, чтобы осушить потоп.
– Итак… – медленно проговорила Руби. – Ты не против, что мы с Коннором встречаемся?
Я кивнула.
– Просто мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. Боже, я ему изменила, но теперь, когда я обо всём этом думаю… Я понимаю, почему в глубине души мне казалось, что на самом деле никакой измены не было. Потому что моя истинная любовь всегда предназначалась Уэстону.
– Ты его простишь? – мягко спросила Руби. – Коннор сказал, что Уэс уже давно в тебя влюблен.
– Я так запуталась, что не знаю, как быть дальше.
– Ты запуталась, потому что не слушаешь свое сердце, – заявила Руби. – Послушай, они поступили с тобой ужасно, но… знаю, это прозвучит странно, особенно из моих уст… Коннор тоже тебя любил. Он испытывал к тебе настоящие чувства. Нельзя сказать, что он вел жестокую игру просто развлечения ради.
– Знаю.
– Ты перечитывала те письма? Читала их, зная, что они от Уэса?
– Нет. Я пока не могу этого принять. Это слишком.
– Ну, письма могли бы помочь тебе распутать этот клубок. Честно говоря, если отбросить в сторону все обиды, останется простая истина: Уэс тебя любит. Он – блестящий писатель, посвятивший тебе целую кучу писем и стихов. – Она «поиграла» бровями. – Он – поэт, а ты этого даже не знала.
Я застонала.
– Я поторопилась с критикой?
Я возвела глаза к потолку.
– Скажи спасибо, что я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, – заверила меня подруга. Поэтому, признавайся, чего ты хочешь? Что тебе нужно? Коннор хочет поехать в Бостон сегодня вечером, повидать родителей, но мне с ним ехать не обязательно.
– Он уже видел Уэстона?
– Они разговаривают прямо сейчас. Надеюсь, всё проходит хорошо. Ты даже не можешь себе представить, как сильно Коннор скучал по Уэсу. Они очень привязаны друг к другу.
– Уэстон тоже скучал по Коннору.
– Тогда скажи, что ты намерена делать дальше. Если я тебе нужна, я останусь.
– Поезжай в Бостон с Коннором, будешь свидетельницей великого, эпического момента. Миссис Дрейк любит тебя, и Коннор будет очень счастлив.
Руби ослепительно улыбнулась, и, хоть мне и не хотелось ее отпускать, я знала, что приняла верное решение.
– Вообще-то я вся в нетерпении, – призналась она. – Даже нервничаю.
– А Коннор нервничает перед скорой встречей с семьей?
Руби покачала головой, ее темные глаза засияли от гордости.
– Он так изменился. Больше они не смогут им помыкать.
И не потому, что уже передали ему шесть миллионов. Это нечто большее. В нем появилась внутренняя уверенность.
