Я оделся и отправился в пекарню – путь до нее от моего дома был неблизкий. К тому времени как я добрался до «Белого султана», солнце уже стояло высоко в небе, а перед прилавком выстроилась длинная очередь желающих отведать свежей выпечки.
Эдмон и Фил обслуживали покупателей, но Отем нигде не было видно.
Я остановился возле двери, но Эдмон заметил меня, и его лицо озарила неуверенная улыбка.
– Месье Тёрнер, – воскликнул он. – Рад вас видеть.
– Отем сегодня нет?
Пекарь покачал головой.
– Она позвонила и сказала, что заболела.
– Проклятие. Спасибо.
Я начал разворачивать коляску, но Эдмон меня окликнул.
– Уэстон, – сказал он, – я беспокоюсь за нашу девочку. Когда она вчера уходила, то была сама не своя.
Наша девочка. Я чуть не ляпнул, что больше не имею права называть Отем «нашей» девочкой, но вовремя прикусил язык. У меня в сердце еще горела крохотная искорка надежды, и я не собирался ее гасить.
– Я тоже беспокоюсь, – ответил я.
Выехав из пекарни, я пустился в нелегкий путь до Плезант Драйв, улицы, на которой жила Отем. Крутя колеса коляски, я, как заклинание, повторял слова профессора Ондивьюжа:
«Любовь способна уврачевать и простить всё».
Я ехал, опустив голову, в глубокой задумчивости, почти не смотрел по сторонам и в итоге чуть не сбил какого-то парня, шагавшего мне навстречу, но в последний момент затормозил.
– Черт побери, уйди с дороги…
Я поднял глаза и обомлел.
На меня сверху вниз смотрел Коннор: загорелый и сияющий, он стоял, засунув руки в карманы шерстяной куртки.
– Привет, – сказал он. Взгляд у него был ясный и спокойный, ни следа злости и тоски, омрачавших его лицо, когда он уходил в прошлый раз.
– Привет, – сказал я.
В голове стало пусто и звонко. Губы сами собой расплылись в улыбке, в груди потеплело от облегчения и счастья. Если бы я мог стоять, то крепко бы его обнял, чтобы все старые разногласия исчезли.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я. – Ты вернулся? Навсегда?
– Пока нет, просто приехал ненадолго. На пару дней. Но в июне мы вернемся.
– «Мы»?
Коннор вздернул подбородок.
– Руби и я.
– Руби.
Надежда, которую я до сего момента пытался сдерживать, едва не вырвалась наружу.
– Руби… Ты и Руби… – прокаркал я. – Это шутка?
– Нет. Мы вместе уже несколько месяцев, и я ее люблю.
– Ты ее любишь… – Я потер лицо обеими руками. – Отем знает?
Коннор потер шею.
– Знает.
– О, черт возьми, – пробормотал я, обмякая в кресле.
– Ага. Так неудачно всё совпало. Вчера вечером Руби как раз собиралась поговорить с Отем, а я именно в это время заскочил к ней из гостиницы, но мне приспичило помочиться, и тут – бах! – домой возвращается Отем.
– Вчера вечером?! – воскликнул я. – Ты шутишь, что ли, черт тебя подери совсем?
Тлеющий огонек надежды на то, что мы с Отем помиримся, погас.
– Уэс…
– Поверить не могу. Я разбил ей сердце, и тут заявляешься ты и добиваешь ее. Лучше и быть не может. – Я попытался объехать Коннора, но он преградил мне путь.
– Боже мой, Уэс. Подожди.
– Уйди с дороги, болван.
Он попятился.
– Мы можем поговорить?
– Ах, теперь ты хочешь поговорить?
– Да, хочу. Ты и впрямь зол на меня за мое долгое молчание? Это ты-то? Потому что это просто бред, Уэс, и ты это знаешь.
Я это знал, и осознание собственной неправоты выводило меня из себя даже больше, чем закрученный нами клубок тайн, лжи и разоблачений.
– Мне пора, – сказал Коннор. – Мне нужна была помощь. И желательно не такая, какую обычно обрушивали на меня родители. Мне нужно было начать всё с начала.
– Но шесть миллионов долларов, которые они перевели на твой счет, ты принял.
– Чувак, почему ты такой засранец?
«Потому что ты меня бросил. Ты, мой лучший друг, бросил меня в трудный момент моей жизни».
– Потому что ты свалил почти на год, не сказав, куда направляешься и всё ли с тобой хорошо.
– Я поддерживал контакт с родителями. Господи, Уэс, ты же сам меня видел. Головные боли, провалы в памяти; любой громкий звук выводил меня из себя. Если кто-то ронял рядом со мной ручку, мне казалось, будто грянул выстрел. – У него на скулах заходили желваки, но потом он улыбнулся – я еще никогда не видел у него такой улыбки. – Но рядом с Руби… мне было так хорошо. Я хочу сказать, она не мирится с моими закидонами, она уговорила меня пойти к психологу и помогла найти работу… Она удивительная. Наконец-то я нашел человека, которому подхожу.
– И это Руби, – проговорил я. – Из всех женщин мира ты выбрал именно ее.
– Мы не выбираем тех, кого любим, – ответил Коннор. – Мы так ужасно поступили с Отем, но вчера я во всём признался. Я сказал ей, что…
– Ты с ней говорил?
– Вчера вечером.
– И? – Я крепче сжал ободы колес инвалидного кресла, потому что боялся, что попытаюсь вскочить и схватить лучшего друга за грудки, а это закончилось бы позорным падением.
– Она очень расстроилась, – ответил Коннор. – Но я всё ей объяснил и сказал, что это моя вина.
– И всё мгновенно наладилось, правда? Отем тебе поверила и сразу побежала ко мне, бросилась в мои объятия и всё простила. – Сейчас моими устами говорил мерзкий тип по прозвищу Амхерстская Задница. – Ты извинился, улыбнулся своей очаровательной улыбкой, и на этом твоя роль в этой истории закончена. Твои руки чисты, так что вы с Руби можете, вальсируя, уйти в закат и оставить меня ни с чем.
– О чем ты, черт побери? Я же пытался…
– Забудь. – Я понял, что если немедленно не закончу этот разговор, то выдам какое-то непростительное оскорбление, после чего мы уже никогда не примиримся. – Возвращайся к своей девушке и к своим деньгам. Открой свой спорт-бар и будь счастлив. Ты ничего не понимаешь в чужих страданиях, так что лучше оставь это профессионалам.
– Верно, Уэс, – согласился Коннор. – В страданиях ты профи. Ты решил страдать всю жизнь. Только знаешь что? Именно это ты и получишь. – У него на скулах заходили желваки. – Ты никогда не сможешь постоять за себя. Когда доходит до дела, ты прячешься, прямо как сейчас.
Я уставился на него, но Коннор выдержал мой гневный взгляд, не моргнув глазом.
– Прости мою грубость, но это правда. Ты думаешь, что мы с Руби – последняя соломинка для тебя и Отем, но это не так. Действительно, всё очень неудачно совпало, но так уж вышло, и…
