С большой гордостью сообщаем вам, что в субботу, 16 августа 20–, состоится церемония «Пурпурного сердца» для 3 членов 1–22 пп:
Медик Кайл П. Уилсон
Рядовой первого класса Коннор Дрейк
Ефрейтор Уэстон Дж. Тёрнер
Ефрейтор Тёрнер также будет награжден «Бронзовой звездой» за заслуги и героические поступки в зоне боевых действий.
Церемония состоится по адресу:
Площадь Городской администрации, дом 1,
Бостон, Массачусетс 02201
Начало в 16:00
Приглашаются все друзья и семьи солдат 1–22 пп.
Спасибо за вашу постоянную поддержку.
По-видимому, моя почта всё еще была в списке электронных адресов друзей и семей 22-го пехотного полка. Я пробежала письмо глазами, ища ссылку, чтобы отписаться от рассылки. Нужно выйти из этого списка, отсечь от себя эту информацию, потому что теперь я никак не связана с Уэстоном и Коннором.
Мои глаза снова нашли строчку с именем Уэстона. Будет награжден «Бронзовой звездой». Меня охватили гордость за Уэстона и тоска по нему. Мое сердце болело из-за расставания с Коннором, но отсутствие Коннора в моей жизни было похоже на старый ушиб, который быстро заживал, а пустота, оставшаяся в моей жизни после исчезновения из нее Уэстона, ширилась с каждым днем.
«Это потому, что мы друзья, а друзья скучают друг по другу».
Вот только мы перестали быть друзьями в ночь накануне его отправки на фронт.
Той ночью на маленьком диване мы нарушили границы нашей дружбы, разнесли их в клочья неистовыми поцелуями и жадными руками. Той ночью мы отчаянно цеплялись друг за друга, как будто долгое время умирали от голода и наконец получили возможность насытиться.
«Целуя Уэстона, я словно завершала нечто, начавшееся уже давно, причем без моего ведома».
Эта мысль засела в моей душе, как шип – вытащить не получается и сильно болит. Примерно такую же боль я испытала, когда Уэстон выгнал меня из своей больничной палаты и из своей жизни.
Я закрыла ноутбук и вернулась к своему учебнику.
Целлюлозный этанол часто называют биотопливом второго поколения. Также в эту категорию входит возобновляемое дизельное топливо, в том числе гидрообработанные сложные эфиры и жирные кислоты…
Я подперла голову ладонью, и через мгновение слова превратились в размытую чепуху. Если я в ближайшее время не освою этот птичий язык, придется сменить один из моих профильных предметов на химию.
Раздался громкий щелчок: в замке входной двери повернули ключ, и я подпрыгнула от неожиданности. В квартиру вошла Руби, прекрасная и полная жизни в своих обтягивающих джинсах и ярко-желтой блузке.
– Привет, – сказала я. – Не ждала тебя раньше завтрашнего вечера.
Я с радостью встала из-за стола и обняла подругу.
– Решила прибыть пораньше, чтобы у нас осталось время на запланированный девичник, – пояснила Руби. Она пинком отправила чемодан на колесиках в угол и подняла бумажный пакет с продуктами. – Вино, мороженое, и, кажется, по кабельному крутят «Десять причин моей ненависти». Давай оторвемся.
– Ты мой герой.
Я принесла из кухни бокалы, а Руби достала из своей сумки четыре бутылки каберне.
– Надеюсь, этот праздник жизни продлится все четыре дня, – сказала я.
– Посмотрим. Тебя ведь бросили дважды. Двойной удар. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
– Уэстон меня не бросал. Мы даже не были парой.
Руби пожала плечами.
– Безотносительно…
– Какое сложное слово.
Подруга показала мне язык.
– Независимо от подробностей ваших непристойных делишек, у меня достаточно вина и шоколада, чтобы мы смогли пережить несколько ночей, пока я не уеду в bella Italia
[4].
– Можешь взять меня с собой?
– Хотелось бы. – Руби кивком указала на мой стол. – Как продвигается твой проект, посвященный кукурузному бензину?
– Отлично, – ответила я, проигнорировав насмешку над «кукурузным бензином». – Хорошо. Продвигается.
– Это значит «плохо», да?
Мы взяли каберне, мое ведерко мороженого «Черри Гарсия», две ложки и плюхнулись на диван.
– Неважно, – призналась я. – Вообще-то тема жутко скучная.
– Я в шоке, – пробормотала Руби, зачерпывая полную ложку мороженого. – Неловко произносить фразу «я же тебе говорила»…
У меня вырвался вздох отвращения.
– Боже, Руби, я не знаю, что делать. В кои-то веки мне не нужно отвлекаться на непростые отношения с парнем, но теперь проект кажется совершенно бессмысленным.
– Кстати про непростые отношения с парнями, – подхватила Руби. – На прошлой неделе мы с родителями ужинали у Дрейков. И Коннор …
– Расскажи, – попросила я, внутренне подбираясь. – Как он?
– Честно говоря, не ахти, – ответила Руби. – Он много пил и жаловался на головные боли. В основном выглядел до чертиков несчастным, особенно когда речь зашла о реабилитации Уэстона.
– Что ты имеешь в виду?
Подруга отхлебнула вина.
– Уэс объявил голодовку, и над ним установили наблюдение.
Я похолодела.
– Надзор с целью предотвращения самоубийства?
– Похоже на то.
– Господи Иисусе. И они говорили о возможном самоубийстве Уэстона при Конноре? Зная, что он, вероятно, станет винить себя и в этом тоже?
Руби кивнула.
– Полный отстой. После ужина я поговорила с Коннором, пыталась хоть немного его развеселить, понимаешь? Его родители… они просто не понимают, как обстоят дела. Они отказываются видеть, как Коннор винит себя. Неважно, что это не его вина; он считает себя виноватым. Но они не обращают на это внимания. То же самое с его посттравматическим синдромом. Они хотят верить, что со временем всё пройдет само собой. – Руби покачала головой, ее темные глаза глядели мрачно. – Они буквально силком загоняют его обратно в университет. Коннор даже не сказал, что хочет вернуться к учебе. Родители просто объявили, что он вернется в универ, и Коннор молча подчинился.
– Значит, Уэстон закончил реабилитацию?
– Да, – сказала Руби. – По словам Виктории, он взял себя в руки и прошел через это.
– Коннор пытался поговорить с Уэстоном? – спросила я.
«Они нужны друг другу».
– Полагаю, такая возможность скоро представится, – сказала Руби, – с учетом того, что они снова будут соседями по квартире.
