Впрочем, и одну ее в неблагие земли никто не отпустил бы: и опасно, и не дело это — молодой женщине появляться на дороге в одиночку.
— Чеора та Сиверс! Смотрите, снова тучи. Ведь убьемся же!
Темери дернула плечом, не соглашаясь больше с тем, что сестра прибегла к ее реченому имени, чем с самой идеей возвращения. Та Сиверс — имя землевладельца, когда-то пожертвовавшего эти земли Золотой Матери. С тех пор всех женщин, потерявших кров и семьи во время войны с ифленцами, звали именно так.
А настоящего имени у них не было с момента речения — обряда, при котором просительница вверяет свою судьбу Матери Ленне и ее пресветлым сестрам. Но другие сестры охотно звали ее Темершанной, а эта — словно бы специально напоминала о пусть давних уже теперь, но оттого не менее горьких потерях. Да еще это «чеора». Словно она и сама родом с островов.
Снова начал накрапывать дождь.
— Чеора та Сиверс! — умоляюще повторила сестра, и Темери все-таки остановилась.
Дорога за ночь превратилась в густое грязное месиво, и идти удавалось лишь по узкой обочине, двум людям и не разминуться. У Темери темные монастырские юбки промокли почти до колен, стали тяжелыми, их приходилось поддерживать рукой. В другой руке она несла резной, своими руками сделанный дорожный посох-эгу из теплого клена. Сухой у нее оставалась лишь спина, прикрытая заплечным мешком.
Сестра догнала ее, оперлась о собственный посох, украшенный четырьмя знаками птицы. Тяжело отдышалась.
— Никто нас не осудит, молодая хозяйка, если мы вернемся обратно, в такую погоду-то.
Темери вздохнула:
— Так ведь уже больше полпути прошли, пресветлая. До деревни теперь ближе. Там бы и отдохнули.
— А обратно что же? В ночь? День-то сейчас короток…
Как бы ни был короток день, до заката еще оставалось более шести часов — вышли они еще в сумерках. Этого вполне достаточно, чтобы по тракту добраться до перекрестка, на котором расположилась небольшая деревня и пограничная имени Великого ифленского наместника Хеверика гостиница. Если, конечно, кое-кто перестанет ныть и останавливаться через каждую дюжину шагов…
Темери никогда не сказала бы, впрочем, этого вслух — сестры стали ей семьей, выходили и спасли от неминуемой гибели в тот черный год, когда флот Ифлена прибыл к берегам рэтаха Танеррет.
— Мы успеем, пресветлая.
— Ох, придется у неблагих ночь проводить…
Темери вздохнула: она б и рада была такой возможности, да вот за все эти долгие семь лет ночевать вне монастырских стен ей довелось лишь пять раз или около того. Не потому, что так уж крепко строжили сестры — идти было не к кому. И некуда.
Они снова пустились в путь. Вдоль дороги тянули к небу голые ветви темные деревья, и лишь изредка можно было увидеть куст, не окончательно растерявший еще осеннюю яркую листву.
Горы оставались в тумане за спиной, впереди, сколько можно было видеть — только грязь, только две наезженные колеи, только хмурые старые стволы…
— Скорей бы уж снег, да пресветлая?
— Беленького хочется? Ничего, уж недолго ждать… ох! Что это?!
И верно, Где-то неподалеку раздался возглас, полный гнева и боли. Разбойники? На монастырских-то землях? Да не может такого быть!
Но вопреки собственным мыслям Темери поудобней перехватила посох и уже не пошла — побежала вперед, к повороту, который в этом месте делал тракт.
Еще раз охнув, пресветлая сестра поспешила следом — хотя возраст не давал ей шанса догнать подопечную.
Темери была почти уверена, что на купцов, идущих в соседний рэтах или паломников, напал лихой люд, хотя никогда прежде эта часть танерретского тракта и не знала такой беды. Святость монастыря чтили и не рисковали вызвать гнев Золотой Матери столь открыто.
Но рано или поздно такое могло случиться, ведь в самом Танеррете дороги не были безопасными почитай с самого нашествия ифленцев.
Разбойников за поворотом не оказалось. Там, увязнув в грязи, стояла большая карета, рядом с которой лежал, едва шевелясь, кучер. И еще там был старик, который, видимо, пытался убежать по обочине от одного единственного преследователя — довольно высокого ифленского аристократа в темной дорожной одежде.
Ифленец целился в старика из двуствольного пистолета. Их разделял всего с десяток шагов, так что аристократ не промахнулся бы.
— Именем Золотой Матери! — Темери вскинула посох — Прекратите! Вы на землях Ленны, здесь действует лишь ее закон.
Взгляд ифленца метнулся к Темери. Она хорошо его рассмотрела — светлые, рябые от дождя прямые волосы, падающие на лоб; серые, как у всех жителей островов, глаза. Короткий шрам на левой скуле.
Она приподняла подбородок: отступать было нельзя. Земли монастыря неприкосновенны. От этого движения ее собственный, плохо повязанный капор соскользнул с головы, давая свободу влажным черным прядям.
— Прости, пресветлая, что вынужден был преследовать этого человека на землях Золотой Матери. Но дело не терпит отлагательств, этот человек — преступник. И я должен получить то, что он пытается вывезти из Тенеррета. Это дело государственной важности.
Однако оружие свое опустил. Этим не преминул воспользоваться старик:
— Хозяйка! Пресветлая, помилуйте! Я старый человек, всего лишь еду на поклон в монастырь… я не желал ничего плохого, клянусь…
Двумя руками старик прижимал к себе резную «чистую шкатулку». Из тех, что ореченные Дома Ленны делают с благословения пресветлых на продажу в неблагих землях. Прямо сейчас в заплечном мешке Темери лежало пять похожих. Ценность их — в благословении Матери, которое очищает от злых чар то, что хозяин решит в шкатулку поместить.
Была бы воля Темери, она сейчас же распорядилась, чтобы ифленец покинул чистые земли, нечего здесь делать проклятому завоевателю! А вот старик требовал если не защиты, то помощи. Был он жалок и грязен — видимо упал, пытаясь скрыться от неминуемой смерти. К сожалению, решать должна была не она.
— Вы ошиблись. Я не пресветлая сестра, всего лишь одна из ореченных. Однако воля Ленны лежит и на мне…
В этот момент наконец рядом появилась истинная сестра Золотой Матери.
Окинула взглядом всех присутствующих:
— Вы на землях Ленны и решение должно быть принято под ее кровом.
— Загляните в его шкатулку! — почти прошипел ифленец. — Вряд ли вы захотите принести в монастырь то, что он везет…
Старик засуетился, взгляд его метнулся сначала на пресветлую, потом на Темери, потом вновь на ифленца. Он вдруг выпрямился и протянул свою шкатулку женщинам:
— Глядите! Мне скрывать нечего! Это просто… это дар…
Темери стояла ближе и действительно увидела в шкатулке, на темно-синем бархате красивую орденскую подвеску, украшенную драгоценными камнями. Она даже вздохнула с облегчением — все-таки старик чист, а виновник всех бед как всегда беловолосый завоеватель…
