Хотя шелковые нити были прочными, они неизбежно портились под воздействием ветра, дождя, насекомых, мышей и таких плохих пользователей, как Чжу Дагунь. Поэтому время от времени линии интернета выходили из строя. Если по ходу разговора твой собеседник внезапно называл тебя «невежественным псом, недостойным высокого звания ученого, оскверняющим имена древних мудрецов», это был верный признак того, что какие-то из нитей, связанных с твоими блоками, порвались. И хотя ты собирался написать: «Учитель говорил: даже мудрые цари древности были вынуждены говорить с такими неудачниками», в лотках с текстом у других пользователей появилось: «Учитель говорил: мудрые цари древности были неудачниками», и ты тем самым не только осудил легендарных мудрых царей, но и запятнал имя великого Конфуция.
В таких случаях ты звал менеджера, давал ему пару монет за труды и шел на рынок, чтобы купить лепешек, а менеджер тем временем разрывал соединение, находил поврежденные шелковые нити и связывал их вместе. Если ты не вкладывал достаточно медяков в отношения с менеджером, то он завязывал нити в огромный, толстый узел, из-за которого твои нити двигались с той же скоростью, с какой престарелый бык тянет несколько сцепленных между собой груженых повозок. Но если ты не скупился, то менеджер брал гребень с частыми зубцами, разглаживал нити до тех пор, пока они не начинали блестеть, и завязывал крошечный квадратный узелок. Тогда ты кидал в открытое окно интернет-терминала лепешку и кричал: «Все в порядке!» Вот почему Чжу Дагуню, каким бы тощим ни был его кошелек, приходилось откладывать деньги на взятки менеджеру сети.
Боевые машины Института завоевали сердца солдат; его причудливые диковины полюбились простолюдинам, а интернет стал отрадой для ученых. Читать мораль, дискутировать и выражать свое мнение по любому поводу, не выходя из дома, – подобной возможности не было ни у кого, даже у легендарных мудрецов древности. Теперь, когда город осадила армия Сун, ученые больше не могли подняться на гору Сюаньва, чтобы посмотреть на реку Фэньхэ, или выпить и полюбоваться на цветы. Они оказались взаперти, и в качестве развлечения могли заниматься лишь написанием текста, и это угнетало их еще больше. Если бы Западный город не подключили к интернету, эти обездоленные, скучающие интеллектуалы давным-давно бы попытались свергнуть правительство. Теперь, когда целое царство сократилось до размеров одного города, когда от трех министерств и шести департаментов осталось одно название, когда министры не получали жалованье, а император даже не появлялся при дворе, ученые стали наиболее праздной и бесполезной группой в городе и могли лишь язвить и жаловаться в сети.
Кто-то обожал интернет, но другие, конечно, держались от него подальше, словно от призраков, богов и всего непонятного. Кто-то хвалил принца Лу, но другие, разумеется, злобно прохаживались на его счет. На самом деле принца Лу никто и никогда не видел, и поэтому о нем ходили самые разнообразные слухи.
Чжу Дагунь и представить себе не мог, что с принцем он впервые встретится по просьбе Ма Фэна и Го Ваньчао и что при этом он будет убеждать принца в необходимости капитулировать. Что более соответствует принципам добродетели – воевать или сдаться, сам Чжу Дагунь еще для себя не решил. Но поскольку и министр, и военачальник возложили на него столь тяжелое бремя, он мог лишь двигаться вперед – с прошением и острым ножом, спрятанным под одеждой.
5
Скрипучая телега, запряженная быком, проехала мимо окруженного стеной постоялого двора. Принц Лу построил его вскоре после того, как прибыл в Цзинь-ян. Постоялый двор был покрашен в оранжевый цвет, а на голубой вывеске были крупно выведены слова «Лучший Западный» – вероятно, в знак того, что это лучшее заведение во всем Западном городе. Название было довольно необычным, но далеко не таким странным, как другие неологизмы, придуманные принцем Лу.
После того как принц Лу перебрался в Институт Восточного города, он приказал прорезать в стене, окружавшей постоялый двор, два окна: одно – для продажи вина, а другое – для продажи различных устройств. Вино принца называлось «вэйшицзи» – что предположительно являлось сокращением от «вино, которое уважают и боятся даже могучие воины». Его делали, замачивая и кипятя зерно, привезенное из Ляо, и в результате получался алкогольный напиток – чистый, словно вода, и резкий, словно лед. По пути в живот он оставлял за собой огненный след в кишках, а по вкусу значительно превосходил обычное рисовое вино. Две пинты такого напитка стоили триста монет – немало для города, где не было недостатка в самогонных аппаратах, – но ценители, естественно, находили способы добыть на него деньги.
– Солдаты, дайте залп!
Чжу Дагунь увидел десяток сорвиголов, которые собрались у городской стены и что-то кричали тем, кто находился за ее пределами. Наверху, из-за парапета, показалась голова солдата.
– Опять все деньги истратил, Чжао Второй? На этот раз дайте нам побольше хорошего вина, иначе военачальник решит покончить с этим делом, и тогда…
– Конечно, конечно! – рассмеялись сорвиголовы и снова заорали хором: – Солдаты, дайте залп! Солдаты, дайте залп!
Вскоре за городской стеной закричали солдаты Сун:
– Не забывайте про наш уговор! Пятьсот стрел за двадцать пинт! И даже не думайте о том, чтобы нас надуть!
– Конечно! – Сорвиголовы засуетились. Неизвестно, откуда они выкатили семь или восемь повозок с сеном, поставили их на некотором удалении от стены, а затем прижались к стене и прикрыли головы руками. – Все готово, стреляйте!
Зазвенели тетивы луков. Облако стрел – темное, словно рой саранчи, – пролетело над крепостной стеной и с глухим стуком воткнулось в сено. Телеги мгновенно стали похожими на огромных ежей.
Чжу Дагунь завороженно наблюдал за происходящим издали.
– Один стратег времен Троецарствия выманивал у врага стрелы, заставляя его стрелять по соломенным чучелам. Я и не знал, что этот метод до сих пор работает.
Чжао Да с отвращением плюнул.
– Эти головорезы вступили в сговор с врагом. Это измена, за такие дела их судить можно. У защитников города всегда не хватает стрел, поэтому император объявил, что платит десять монет за каждую сданную стрелу. Пятьсот стрел, которые собрали эти мерзавцы, можно обменять на пять тысяч монет, а этого хватит на тридцать четыре пинты алкоголя. Бочонок на двадцать пинт они спускают со стены солдатам Сун, четыре пинты отдают дозорным, а остальные десять выпивают и потом валяются на улицах, мертвецки пьяные. Выродки! – Он бросил на них взгляд, полный ярости, и крикнул: – Да как вы посмели заниматься этим в моем присутствии!
В ответ сорвиголовы лишь рассмеялись и, поклонившись ему, закатили телеги в переулок.
Чжу Дагунь понимал: что бы ни заявлял Чжао Да, он наверняка подкуплен этими головорезами. Но говорить об этом он не стал, а со вздохом заметил:
– Чем дольше длится осада, тем более греховные мысли приходят в голову людям. Иногда кажется, что было бы лучше, если бы армия Сун захватила город. Тогда со всем этим было бы покончено.
