В тот же день гражданин Загу (Zagu) после беседы со своим знакомым Брюне (Brunet) пришел к убеждению, что тот - пособник заговорщиков, о чем Загу немедленно отписал Кошону
.
Гражданин Наверре (Naverréz) 15 мая сообщил Директории, что, стараясь послужить родине, он по собственной инициативе ходит по кафе и паркам подслушивать разговоры. В своем длинном доносе он не называл ни одного имени, но смешал в одну кучу иностранцев, роялистов и «анархистов»
.
В тот же день, 15 мая, гражданин Фрамуа (Framois) доносил Кошону, что на подозрительном собрании в доме возле Тюильри, напротив бывшего Комитета общей безопасности, участники обсуждали недавно раскрытый заговор и хвалили Конституцию 1793 г. Руководителем антиправительственной группы Фрамуа считал Шарля Шеврийона из департамента Ньевр
.
Доносы шли не только от рядовых граждан, но и от представителей власти на местах. 16 мая Кошону написали администраторы департамента Сена и Уаза, приложив к письму документы, якобы доказывающие связь с заговорщиками комиссаров Директории в коммунах Фонтенбло, Море и Немур. Вожаком местных бунтовщиков назывался некий Феррю (Ferru), который несколькими днями ранее был в Париже и председательствовал на собрании в кафе Кретьена. Но главное, по мнению доносчиков, все местные заговорщики были знакомыми (familiers) Леонара Бурдона. Кроме того, в близости к левой оппозиции авторы письма подозревали и Л. Лекуантра
.
Нашелся бдительный гражданин и в Санлисе: 16 мая аноним сообщал Кошону, что некто Мотле (Motelet) подозрительно часто ездит в Париж, а некто Кэн (Quint) - якобинец, и посему оба могут быть причастны в заговору
.
Гражданин Крон (Crone), общественный обвинитель департамента Па-де-Кале, сообщал 19 мая Кошону, что раскрытый заговор имел ответвления и на подведомственной ему территории. Он информировал министра полиции о многолюдных собраниях «сподвижников Лебона» в Аррасе, Бетюне и Сент-Омере, о коих стало известно еще три месяца назад. Теперь же, докладывал Крон, злодеи совсем обнаглели и нападают на мирных граждан. Протоколы полиции, наблюдавшей за ними, свидетельствуют, что эти люди провозглашали возвращение террора, эшафоты, убийства должностных лиц. Обвинитель называл фамилии Таффуро, Тулотта (Toulotte) и Коша (Coches). В заключение он не забыл добавить, что направляет письмо министру, руководствуясь не партийным духом, а любовью к родине
. Все перечисленные Кроном лица действительно были близки к Бабёфу и общались с ним в период его тюремного заключения в 1795 г. Они будут подсудимыми на Вандомском процессе, который их оправдает
.
В тот же день к Кошону обратился Мало (Malo), начальник эскадрона, командир 24-го полка драгун - бывшего полицейского легиона (chef d'Escadron commandant le 24 régiment de Dragons, cydevant Legion de police générale). Он сообщил о том, что накануне вечером повстречал трех человек: бывшего секретаря Комитета общей безопасности, облаченного в форму национальной гвардии, секретаря Приера из Марны и некого человека в сером рединготе. Они пытались вовлечь Мало в ряды сторонников Конституции 1793 г., но тот не поддался. В своем доносе он сообщал все имевшиеся у него сведения о подозрительной троице, называя этих людей «анархистами»
.
Герен (Guerin), капитан легкой пехоты, вышедший в отставку и только что прибывший в Париж из Итальянской армии, сообщал 19 мая Кошону, что население от Ниццы до Осера отнюдь не преисполнено любовью к родине. Все, кого он встретил по дороге с фронта, роптали на правительство и особенно на мандаты - новые денежные единицы, выпущенные с связи с обесцениванием ассигнатов и также быстро утратившие ценность. Хозяйка одного из трактиров, где Герен остановился вместе с товарищем, узнав, что они покинули армию и идут в Париж, видимо, приняла их не за тех и предложила остаться вместе с пятнадцатью десятками волонтеров, у которых здесь сборный пункт. Отставные военные не восприняли эту информацию всерьез, но теперь, узнав о раскрытом заговоре, Герен подумал, что трактирщица могла быть с ним связана, и поспешил уведомить о том власти
.
К концу мая поток сообщений о пособниках заговорщиков - настоящих и мнимых - ослаб, но не иссяк. 25 мая мировой судья Этампа переслал Кошону документы о предпринятом там преследовании шести человек, уличенных в получении на почте пакетов с бабувистскими сочинениями
.
28 мая гражданин Боном (Bonhomme) обратил внимание Кошона на некоего Дюмулена из секции Бонсонсей, который по ночам устраивает у себя собрания, чтобы попытаться продолжить дело Бабёфа
. 17 дней спустя Кошон передал это письмо председателю суда кантона Париж, отметив, что оно может пролить свет на заговор «равных»
.
Множество поступавших в полицию доносов, связанных с заговором «равных», могли навести на мысль, будто сеть подпольной организации необъятна, как сама Франция. По-видимому, у правительства такое впечатление и сложилось: за волной доносов последовала волна арестов. Соответственно, вторая обширная группа источников в фонде 223 РГАСПИ, освещающих общественную реакцию на разоблачение «равных», - это обращения к властям тех, кого справедливо или несправедливо заподозрили в содействии Бабёфу.
13 мая некто Гарен (Garein), назвавшийся бригадным генералом
, узнав, что его имя включено в список людей, намеченных к аресту в качестве пособников Бабёфа, сразу же написал в Директорию. Гарен возмущенно заявил, что не имел и понятия о заговоре, потребовал от донесших на него представить хоть малейшее доказательство его вины, описывал свое бедственное положение, отмечая, что не имеет даже сапог, и, наконец, выражал надежду на восстановление справедливости в отношении себя
.
7 июня похожая история произошла с неким Лербоном (L’herbon). Он узнал, что его имя обнаружено в каком-то бабувистском списке рядом с именем земляка Бабёфа, прокурора-синдика департамента Эна П. Потофе, который подозревался в участии в заговоре. Лербон также писал в Директорию, заявляя, что не причастен к комплоту, поскольку «ярый враг роялизма и анархии», как и его жена, они оба были жертвами «тирании Робеспьера и Сен-Жюста»
.
20 мессидора к Директории обратился учитель пения Феликс (Felix). Он писал, что не понимает, почему в конце флореаля был выдан ордер на его арест в связи с делом Бабёфа. Феликс клялся, что не знаком ни с кем из заговорщиков и не занимался ничем, кроме музыки, что могут подтвердить его ученики
. Это письмо попало к Кошону, а тот переслал его директору обвинительного жюри Парижа А. Жерару с пометкой, что ничего не слышал об ордере на арест Феликса
. Очевидно, учитель пения стал жертвой чьей-то злой шутки или был захвачен общей манией разоблачений и арестов.
Нечто подобное можно сказать и о гражданине Коломбе (Colomb). Он обратился к Кошону с петицией, заявив, что несправедливо обвинен в связи с Бабёфом, и попросив отменить ордер на свой арест
. Министр переслал петицию председателю обвинительного жюри департамента Сена, но тот ответил, что ничего не знает об этом ордере
.
Обвиняемый в связи с заговором Филипп (Philippe) из Нанси подготовил специальный мемуар, чтобы оправдаться. Он не ограничился заявлением, что далек от идей «равных», а подробно расписал, чем занимался в последнее время, и составил список свидетелей
.
