Арест разносчиков газет вызвал общественный резонанс. Полицейские осведомители донесли 7 февраля (19 плювиоза) о том, что в кафе Канониров, где собиралась весьма агрессивно настроенная антиякобинская публика, рассуждали о том, что надо раздавить кровопийц вроде тех, что распространяли «Последний удар колокола Фрерона» (есть также сведения о том, что как раз в эти дни данная брошюра подверглась сожжению мюскаденами
). Другая группа, сочувственно относившаяся к арестованным разносчикам, говорила о войне, объявленной патриотам, и о том, что лучше бы арестовали распространителей писанины Фрерона, в отношение коего говорившим был использован, по-видимому, столь сильный эпитет, что осведомители заменили его многоточием
.
Как мы видим, перечисленные факты вполне ясно свидетельствуют об определенной политической позиции Доннье и Рамле: их типографию можно назвать якобинской. Стишок про террористов, конечно, выбивается из стройного ряда других аргументов: однако разве не был и Бабёф так же противоречив в эту эпоху? Преступления Каррье были столь очевидны, что мало кто осмеливался вслух его оправдывать; тем более, отрекаться от бывших своих соратников, ставших «неправильными», - вполне в духе якобинцев...
Некоторый свет на историю взаимоотношений Бабёфа с его издателями проливает и текст «Трибуна народа». В № 29 автор жалуется на то, что 3 января (14 нивоза) типограф, выпустивший предыдущий, двадцать восьмой номер, был вызван на допрос
. Фамилия этого типографа, владевшего «типографией Франклина», известна - Карен. В.М. Далин указал его инициалы как Ж.Б.
, Роуз назвал Жаном-Робером
. Судя по тому, что все четыре антиякобинские брошюры, написанные Бабёфом зимой 1794/1795 гг. («Хотят спасти Каррье», «Битые платят штраф», «Путешествие якобинцев» и «Система уничтожения населения»), вышли именно у Карена, можно сделать вывод, что контакт с этим издателем был налажен через месяц после разрыва с Гюффруа, однако выход «Трибуна народа» возобновился далеко не сразу. На допросе, с протоколом которого ознакомился Далин, Карен заявил, что приобрел рукопись «Системы уничтожения» и напечатал ее за собственный счет
. «Типография Франклина» успела выпустить всего один номер «Трибуна народа» к тому времени, как его владельцем заинтересовалась полиция, а «Система уничтожения» была еще в печати. Можно предположить, что после общения с блюстителями порядка у Карена, и так не спешившего связываться с газетой Бабёфа, отпало всякое желание работать с этим опасным человеком.
Есть, однако, основание считать, что сотрудничество автора и издателя изначально задумывалось как временное. В двадцать восьмом номере Бабёф пообещал читателям, что в следующем выпуске сообщит адрес бюро, где можно подписаться на его газету
. Следовательно, уже тогда, в момент выхода указанного номера - 18 декабря, он понимал, что следующий выпуск будет издавать не Карен. Однако новый издатель еще не был найден Бабёфом.
В том же двадцать девятом номере можно найти пассаж о новом «собрате» по издательству: «“L’ami du peuple” подвергается... нападкам. Неизвестно по чьему подстрекательству ее типограф решил экспроприировать эту газету, присвоить себе и ее заглавие и все предприятие»
. Очевидно, речь идет о разрыве автора газеты Шаля, считавшего себя последователем Марата, с издателем Р.Ф. Лебуа. С сентября 1794 по март 1795 г. они вместе выпускали газету «Друг народа», но затем поссорились. Лебуа нанял новым редактором А. Питу
. Шаль, судя по всему, считал, что его бывший издатель больше не имеет права на название «Друг народа» и начал издавать одноименную газету у Доннье и Рамле. В тексте допроса издателей упоминаются принесенные Шалем агитки, направленные против «Друга народа» Лебуа и Питу
. Бабёф же заявил, что оба одноименных издания равно хороши
. Ни разу прежде не упомянувший Шаля в своей газете, Бабёф теперь высказывается в его поддержку
.
Содержание произведений Бабёфа за данный период наводит на мысль, что их автор активно ищет союзников. С собственными взглядами он, похоже, уже определился (как показал В.М. Далин, Бабёф пришел к коммунистической идее еще до революции), но видит, что в одиночку бороться за них не сможет. Ему нужны соратники. Отсюда - радикальная перемена в его отношении к лидерам последних монтаньяров Дюэму и Одуэну. Первого из них он еще недавно называл «свирепым сообщником истребителя народов», а второго - уничижительным эпитетом «Алиборон»
, теперь же он величает Одуэна «мужественным», а о Дюэме пишет, что тот «мужественно и честно защищает святое дело прав народа»
. Отсюда же - дружеские письма Бабёфа П. Бентаболю
, о котором он еще недавно говорил, что тот вместе с Фрероном и Тальеном «принимает решения о судьбах людей, безвольно возлежа на пуховиках и розах рядом с принцессами»
. Теперь же отношение Бабёфа к Бентаболю изменилось из-за одного-единственного выступления этого депутата в Конвенте против Фрерона, критиковавшего Конституцию 1793 г.
Итак, новые политические реалии, сложившиеся во Франции после термидорианского переворота, заставили Бабёфа избрать новую манеру поведения. Монополия на власть доминирующей политической группировки сменилась своего рода «многопартийностью», при которой необходимо было лавировать, искать союзников и выстраивать коалиции. Вольно или невольно Бабёфу приходилось быть не только революционером, но и политиком. Судя по всему, умение находить общий язык с представителями других политических течений ради общей цели было его характерной чертой. А потому на смену исчерпавшему себя союзу с термидорианцами пришел его союз с якобинцами, подкрепленный как идейно, так и организационно. В дальнейшем, как будет показано далее, Бабёф продолжит выстраивать вокруг себя широкую коалицию революционеров разнообразной ориентации.
1.5. Преследование и заключение Бабёфа
Едва Бабёф направил острие своей критики против термидорианских властей, как ему пришлось перейти на нелегальное положение. Первый приказ о его аресте датирован 13 октября 1794 г. (22 вандемьера)
- днем выхода в свет двадцать седьмого, последнего совместного с Гюффруа, номера «Трибуна народа».
Однако Бабёфу удалось скрыться. В нашем распоряжении имеется рапорт полицейских от 14 октября. Посланные арестовать Бабёфа они, как сами сообщают, придя к нему на квартиру, узнали от его жены, что Гракх не был дома уже 8 дней. Побеседовав с соседом, полицейские выяснили, что это неправда, поскольку днем ранее тот обедал с Бабёфом. Тогда жена Бабёфа заявила, что, как бы то ни было, ее муж все равно целый день проводит вне дома. В итоге арест так и не состоялся
. 17 октября (26 вандемьера) приказ о нем был отменен
.
Но не прошло и недели, как Бабёф снова стал объектом преследований. Г.С. Чертковой удалось выяснить, что поводом для их возобновления стала речь, произнесенная им в Электоральном клубе и предназначенная к печати
. Сохранилось донесение некоего Талона, предлагавшего депутатам Калону и Мерлену из Тионвиля (члену Комитета общей безопасности) обратить внимание на Бабёфа, который «контрреволюционно клевещет на Конвент»
: оно датировано 23 октября 1794 г. (2 брюмера III года). На следующий день вышло вторичное распоряжение об аресте Трибуна
. Однако до нас дошли тексты Бабёфа, написанные и изданные в брюмере и фримере
: на том, что ему удалось избежать даже краткого ареста, настаивают и Г.С. Черткова
, и Р. Легран, имевший в распоряжении данные о выступлениях Бабёфа в Электоральном клубе 24 октября и 2 ноября, а также речь Мерлена из Тионвиля от 26 октября, где о Бабёфе говорилось как о представляющем опасность
.
