– Эй, Поппи, угадай, кто ко мне пришел?
Она нацеливает на меня смартфон. Я улыбаюсь в ярко-желтый экран и представляю, как бабушка с дедушкой сидят на своей площадке на крыше.
– Привет, тетя Поппи!
Я вся дрожу от радости. Мне так хочется назвать ее бабушкой и признаться, что я знаю, как все было на самом деле. Но нет, пожалуй, я лучше подожду, пока она сама мне не скажет, когда мы снова увидимся в Равелло.
– Привет, солнце мое!
На экране наконец появляется лицо Поппи. Она не на крыше, а дома, сидит на диване рядом с торшером. И у нее на голове вместо парика розовая вязаная шапочка с ушками, как у котенка. Неужели тетя привезла эту шапочку из Америки? Я перестаю улыбаться. Что-то не так. Поппи в халате, и у нее не накрашены губы.
– Как ты себя чувствуешь?
– На все сто, – говорит Поппи, явно желая меня успокоить, и наклоняет голову. – А ты разве не должна быть на работе?
Я встаю рядом с Люси так, чтобы она могла видеть нас обеих.
– Мы возвращаемся в Равелло. – Я смотрю на Люси. – Да?
Кузина поворачивается в сторону кухни и вытягивает шею, как будто надеется, что мама нас подслушивает.
– Да, черт подери!
Поппи хлопает в ладоши:
– Эмилия, а ты нашла, на кого переоформить аренду квартиры?
Я присаживаюсь на подлокотник дивана:
– Да, и уже готова съехать.
Поппи понимающе улыбается:
– О, дорогая, у меня такое предчувствие, что теперь, когда ты обрела свой голос, многое может пойти наперекосяк.
За спиной Поппи появляется Рико – мой дедушка, – он входит в комнату с чашкой чая на блюдце. А где же бокал вина? Или хотя бы кофе? Итальянцы пьют чай, только когда больны.
Рико наклоняется:
– Guten Tag, Emilia
[80].
Его лицо так близко к экрану, что мне невольно делается смешно.
– Guten Morgen
[81]. У нас здесь еще утро, Рико. Как поживаешь?
– Прекрасно, – отвечает он с грубым немецким акцентом. – А вот жена меня беспокоит. Проснулась сегодня с мигренью.
Я вскакиваю на ноги:
– Мы с Люси вылетаем первым же рейсом.
Поппи отбирает у Рико телефон.
– А как там моя сестра? – спрашивает она, и теперь в ее голосе явственно звучат настойчивые нотки. – Ты с ней поговорила?
У меня сердце кровью обливается. Поппи все еще надеется на прощение той, которая не желает ее прощать. Она умоляюще смотрит на меня, ждет и надеется услышать, что сестра любит ее.
Больше всего на свете мне хочется сказать ей правду. Сказать, что ей не нужна любовь Розы, что ее сестра злобная манипуляторша и просто не способна никого простить.
Но я заставляю себя улыбнуться:
– Да, Роза просила передать тебе… – Я выдерживаю паузу, чтобы унять дрожь в голосе. – Она сожалеет о том, что между вами случилось.
– Она меня прощает?
Я киваю и с трудом шепотом произношу слова, которые моя собеседница так хочет услышать:
– Да, она тебя простила. – (Поппи зажмуривается, я слышу ее тихий стон.) – Сестра любит тебя, – добавляю я.
Поппи опускает голову, у нее с кончика носа капают слезы.
Рико подходит ближе и салфеткой промокает ей щеки.
– Что я тебе говорил? Тебя любят. Тебя простили. – Он поднимает голову и смотрит на меня. – Спасибо, Эмилия. Наконец-то она обретет покой.
Не знаю, может, и не следовало обманывать Поппи, но мне хочется думать, что Роза, где-то в глубине своей зачерствевшей души, хотела бы сказать умирающей сестре то, что она так боится произнести вслух.
На полу посреди комнаты лежит раскрытый чемодан. Я упаковываю последний свитер и захлопываю чемодан, потом достаю из шкафа кошачий корм, и тут кто-то стучит в дверь.
– Даже не пытайся отговорить меня, папа! – кричу я и сыплю на подоконник сухой корм в форме рыбок. – Мне все равно, что ты скажешь. В пекарне я больше не работаю. Я возвращаюсь в Италию, там мой дом.
– Эмми, это я. Пожалуйста, открой.
Дария? Что она здесь делает? Я распахиваю дверь, скрещиваю руки на груди и отступаю в сторону:
– Я так понимаю, ты пришла за своими перчатками? – Моя сестра, которая никогда не плачет, прикрывает рот ладонью, и я делаю шаг вперед. – Дар? Что случилось?
Сестра закрывает глаза и трясет головой.
Вся моя злость тут же испаряется.
Я беру ее за руки:
– Заходи. – Веду Дарию в кухню и сажаю за стол. – Успокойся. Хочешь чего-нибудь? Воды? Кофе?
– Нет. Ничего не надо. Просто… выслушай меня, – срывающимся голосом просит сестра. – Я такая сука, Эмми! И я… я пришла, чтобы сказать тебе это.
Та Эмилия, которой я когда-то была, начала бы протестовать. Она бы полчаса пыталась разубедить сестру, рассказывая Дар, какая она милая, ну просто ангел во плоти.
– Да, – говорит та, которой я стала. – Ты была сукой. Целых десять лет, если быть точной.
– Скорее одиннадцать.
А ведь Дария права.
– Ты изменилась, когда я поступила в колледж. Ты злилась на меня и врала мне все эти годы. На самом деле ты верила в проклятие.
– Нет, Эмми.
– Ты все мое детство говорила мне, будто не веришь в него, а сама верила.
– Это неправда.
– Ты скармливала мне это дерьмо, врала…
– Я тебя не обманывала! – Сестра повышает голос, и у нее на лбу набухает голубая жилка. – Клянусь, я и правда не верила в проклятие! – Она переводит дух. – Тогда не верила, когда мы были еще девочками.
– И что с тех пор изменилось?
Дария отводит взгляд:
– Ничего.
Я ударяю кулаком по столу. Мы обе вздрагиваем, настолько это неожиданно.
– Немедленно отвечай!
– Все изменилось, когда ты познакомилась с Лиамом!
Дария упирается локтями в стол и начинает массировать виски.
Я жду в надежде, что сестра добавит в пазл потерянный фрагмент, который не позволял найти разгадку все эти годы.
– Бабушка жутко разозлилась, когда узнала, что у тебя в колледже появился парень. Она говорила мне, что проклятие обязательно помешает тебе полюбить и быть любимой.
Мне жутко хочется вывалить сестре всю правду, рассказать, какая Роза на самом деле обманщица. Но эта женщина для сестры всю жизнь была как мать, другой она не знала. Если я когда и решусь откровенничать с Дарией, этот разговор потребует деликатности, а сейчас я на такое точно не способна.
