– Но как же… – Саша вспомнил прошлогодний разговор в Кёльне. – Вспомните ваши коллажи. Старые афишки… – Он не умел подобрать слова. – “За сутки до рождения Вадим Вадимыча”? Апофеоз ностальгии. – Милый мой, – ВВ ходил по комнате, как будто что-то искал. – Наша страсть к сохранению ушедшего происходит от страха смерти. Дело не в прошлом, а в том, что человек перестал верить в Бога. Он цепляется за прошлое только потому, что, если прошлое сохранилось, значит, у человека есть шанс тоже. Это наивно, но психологически безотказно. Хотя на самом-то деле просто мешает расти новому. Да и какой смысл в прошлом, если сейчас его можно забронировать по интернету? Снимай, лети, вселяйся. Новые владельцы сдают квартиру, где прошло мое детство, посуточно. Между тем вот здесь (он сложил пальцы щепоткой) прошлого больше, чем в антикварной лавке. Потому что мои пальцы до сих пор помнят холод в классе. А больше ничего вернуть невозможно. Я обманул вас, уж простите. Плевать мне на прошлое, плевать на старые фотографии. Я изрезал их, отсканировал и выбросил. К прошлому фотобумага не имеет отношения. Я согласился работать с Фришем, потому что, когда копируешь, забываешь прошлое. – ВВ, наконец, нашел что искал. В белой канистре, которую он подхватил, плескалась жидкость. Он вынес канистру в коридор и поставил у двери. – Китайцы открыли этот эффект тысячу лет назад. Две тысячи. Художник копирует мастера не потому, что хочет повторить пейзаж, который тот нарисовал, а чтобы постичь дух, в котором находился художник, когда создавал картину. Она отражение этого духа, его единственный уцелевший носитель. Для китайского художника копирование – это медитация, на саму картину ему наплевать. Если копия удачна, если дух настоящего оживает в ней, ее приравнивают к оригиналу. А если художнику удается подняться на ступень выше, то копия даже превосходит оригинал в цене. Теперь она сама оригинал, то есть объект копирования. Копия копии – восточная лестница Иакова. Кажется, она была винтовой, вам не приходило в голову? – Саша встал, пожал плечами. – Я устал, – просто сказал он. – Уже поздно, закажите мне такси, пожалуйста. – Стоянка налево по улице, – ответил ВВ. Они вышли в прихожую, и Саша протянул руку. – По-моему, это называется “вампиризм”, – примиряющее сказал он. – То, что вы рассказали про копии. Энергетический. После общения с вами, во всяком случае – добавил он, – я чувствую себя выпотрошенным. – А я не спорю, я вообще заканчиваю, – Вадимыч не отпускал Сашину ладонь. – А кошку вам оставлю (рыжая и неизвестно откуда взявшаяся, кошка терлась об канистру). – Шучу. Поживет одна и вернется. – Вы что ж, уезжаете? – поинтересовался Саша. – Думаю. – К сестре? – ВВ потер щеку и опустил голову. – Вот, посмотрите, – ответил он. – Эта кошка с Форума. – Он взял ее на руки. – Настоящая римлянка, не то что мы с вами. – Он отпер двери. – Еще один вопрос, – попросил в дверях Саша. – Можно ваши часы? – Часы? – ВВ сбросил кошку и расстегнул ремешок. – Вот. – Саша перевернул их, он напрасно надеялся, что надпись померещилась ему. – Что это? – Саша показал на гравировку. – Что такое “Красная планета”? – Вадимыч вытянул губы, словно хотел свистнуть, и сощурился. – Так, ерунда. Школьный кружок по астрономии. Почему вы спрашиваете?
X
Один в толпе, Саша снова на исходной точке. Ночь в Риме только началась; время отмотали обратно; брошенный окурок еще не упал в реку. То же место, тот же фонарь, та же тень на воде. “Все-таки он прав, как бы банально это ни звучало, – думает Саша. – Нет ничего, кроме настоящего”. Он сидит на мосту и смотрит, как подвыпившие туристы бросают музыкантам монетки. “Лихорадушка”? Фадо? “Каста Дива”? Как называется оркестрик, который играет музыку моей жизни? “Может, и в самом деле лучше все вычеркнуть, – продолжает он разговаривать с собой. – Сторговаться с марокканцем да и забыть обо всем на свете”. “Давай иди за ней” (марокканец показывает глазами). Коротконогая невзрачная женщина с пакетом оборачивается, кивает Саше и спускается по лестнице на нижнюю набережную. Саша идет бок о бок с этой женщиной как старый знакомый. Ее рука ищет его руку, он разжимает пальцы. Деньги, сверток. Она возвращается на мост, а Саша садится под тополями. “Мальчик с собакой и продавщица фруктов, – думает он. – Кружок по астрономии… Хронофаги чертовы!”
Вот немец, он посадил мальчишку к себе на шею, а мать фотографирует. В этом же мгновении поместился чернокожий парень в белой шляпе. Он сидит на парапете, смеется и балансирует, вот-вот свалится. Его заслоняют две римлянки. “Чао, Бонфита” – “А домани, Лючия”. Римлянки даже в толпе словно одни на всей улице. Голени, головы, голени, головы. Девушка в красных джинсах застыла с телефонной трубкой. Одиночество невидимого собеседника. Снова лица, улыбки, слова. “Нет”, – говорит Саша. “Не может быть”. “Хотя?” “Она же сама написала, что едет в Италию”. В какой-то момент Лена смотрит прямо в глаза, но не узнает Сашу. Эффект толпы. И хорошо, что не видит, какое-то время можно пошпионить за девушками. Саша догоняет их на светофоре. Лена так близко, что видно светлые волоски на ее шее. – А мне не понравилось, – говорит подружка. – Было невкусно. – Не знаю… – Лена отворачивается и опускает плечо, чтобы поправить бретельку. Подруга ей давно надоела. Синдром первого путешествия. “Пойдем, здесь опасно”. “Это нам не по карману”. “Хочу спать”. Когда она уснет, Лена снова выйдет в город. На площади Цветов они протискиваются между столиков в гостиницу. – Prego! – зазывает официант. – Может, посидим? – предлагает Лена. – Нет, пойдем, – тащит подруга. – Я устала. Не засну одна. Они поднимаются в номер. Подружка сваливает пакеты с покупками в угол и запирается в ванной. Лена падает на кровать и включает телевизор. – Мне кажется, или они не поменяли? – вернувшись из ванной, подружка инспектирует простыни. – Выключаю? – спрашивает Лену. – Да, я только в ванну, – отвечает она. Когда Лена выходит из ванной, подружка дрыхнет.
XI
Саша ждет Лену в баре при гостинице. Он уверен, что девушки выйдут – не сидеть же в такую ночь в номере? Площадь как на ладони, целое представление. Фокусники, танцоры, торговцы цветами, музыканты… Толпа подростков облепила памятник. “А этот маленький индус? – Саша переводит взгляд. – Никогда не видел, чтобы кто-то покупал у него розы. И чего у них такой несчастный вид?” Он снова оглядывает площадь. Одна парочка артистов привлекает внимание. Скрестив ноги, первый сидит на земле и держит в отставленной руке палку. Он держит ее как факел, на макушке которого сидит второй артист. Визуально кажется, что второй висит в воздухе против законов физики, поскольку на вытянутой руке удержать такую тяжесть невозможно. “Как, интересно, это устроено? – думает Саша. – Наверное, приспособление спрятано где-то в балахоне. Тогда, если этот встанет, тот…” В этот момент он видит Лену. Она в коротких шортах и майке, и смотрит на него, машинально раскрыв меню. У нее темные от загара коленки. Официант что-то ей втолковывает, но, когда Саша встает навстречу, ретируется. – Ты одна? – спрашивает он. – Подруга спит, – отвечает Лена, не поднимая головы. – А ты? – Она смотрит на Сашу и быстро переводит взгляд площадь. – Один, – отвечает он. – Увидел вас на мосту. Ты не против? – Саша подзывает бармена. – Что ты хочешь? – Они заказывают. – Я видела твои немецкие фотографии, – говорит она. – Как прошло выступление? – Ты спешишь? – спрашивает он. Лена показывает на бокал: – Нет. – Отлично. – Но выпить они не успевают, у памятника происходит движение и все туристы как один поворачивают головы. – Что он принес? – спрашивает Лена про человека, который сваливает под памятником рулоны. – Это актер? – с тревогой спрашивает Лена. – Ты его знаешь? – Это Вадим Вадимыч, – говорит Саша. Он не слышит собственного голоса. Он видит, как ВВ отвинчивает у канистры крышку – он помнит эту канистру. Неспешно поливает рулоны. Показывает зевакам, которые столпились вокруг, эту канистру и даже дает понюхать. Потом выливает содержимое на себя. Толпа замирает, ВВ тоже неподвижен. Когда он выпускает изо рта струйку, зеваки смеются. Вадим Вадимыч поднимает руку и щелкает. В кулаке у него огонь. Не опуская руки, он смотрит на зрителей, потом протягивает огонь одному, другому. Зеваки пятятся или отнекиваются. – Это какое-то шоу, – говорит Лена. – Зажигалка… – это говорит он. – У меня есть, – Лена достает из кармашка. – Подруга курит. – Она протягивает Саше зажигалку, но зажигалка повисает в воздухе. – Ты его знаешь? – снова спрашивает она. Саша не отвечает, он встает, потому что теперь Вадимыча не видно, его окружила толпа. – …и соберет пшеницу свою в житницу свою… – слышит Саша. – А солому сожжет огнем неугасимым… – Он русский… – удивленно говорит Лена. Звенят монетки, потом раздается хлопок. Толпа мгновенно рассеивается, горящие рулоны катятся в пустоте. Слышен крик: – Carabineri! Официант секунду медлит, а потом сдергивает скатерть и выбегает на площадь. Какая-то женщина, прижав ладонь ко рту, быстрыми шагами уходит в переулок. На площадь вползает машина “Скорой помощи”. Теперь, когда все столпились вокруг машины, артисты разбирают свою пирамиду. Верхний спрыгивает с факела, и на секунду конструкция обнажается. Так и есть, штанга проходит через рукав сидящего и упирается в основание. Нижний просто удерживает конструкцию собственной тяжестью.
