Марион усмехнулся, потрепал меня по волосам и побрел обратно к башне, предоставив мне следовать за собой по пятам.
ГЛАВА 3
«Дорогой мой и глубоко уважаемый Марион!
Я рада, что спустя столько лет ты все еще помнишь меня, и ответил на письмо, которое я отправляла тебе два месяца назад.
Здоровье мое не стало лучше. Все в природе имеет свое начало и свой конец.
Увы, но даже таким упрямым колдунам, как мы с тобой, стоит признать, что этого конца никак не миновать.
Я чувствую, что осталось недолго, и многое видится мне иначе.
Не так давно я думала, что смогла смириться с тем, насколько война с девисарами изменила наш мир.
Не подумай, я не виню тебя. Я знаю, что выбора не было и что виноваты обе стороны.
Но, глядя за окно, я понимаю, что вся моя жизнь так и закончится ничем. Та земля, которая породила меня, перестала существовать. Минула почти сотня лет, и дороги назад нет и не может быть. Если рекаты и обретут свободу, то никогда уже наш мир не станет прежним. Таким, каким был до встречи с вами.
Я больше не тешу себя иллюзиями. У меня остался всего один близкий человек, и все, на что я могу надеяться, – что наши беды не тронут ее.
Девочка, которая принесет тебе это письмо, очень мне дорога.
Ей не будет покоя в деревне, где этот покой обрела я. Ее путь только начинается. Она хочет жить. Как хочет жить каждая реката и каждый девисар.
Прошу тебя, позаботься о ней. Как у меня нет никого, кроме нее, так и у нее больше никого нет.
Она мало знает о жизни, которая ее ждет. И если будет на то воля древних богов, не хотела бы я, чтобы жизнь ее превратилась в бесконечную череду дней, наполненных сбором урожая и прядением льна.
У нее есть талант. Не дай ей потерять себя.
Все так же любящая тебя…»
Эйларик отвел глаза от письма и поджал губы. Однако тут же натолкнулся взглядом на лицо той, что ждала его ответа, и глубоко вздохнул.
Девушка протянула руку, но Эйларик все еще не спешил делать то, что обещал.
– Женщина, которая писала это письмо, поняла бы нас, – наконец сказал он. – Она так же печалилась о судьбе рекат, как и мы с тобой.
– Да, – подтвердила та, что сидела напротив него. – Эйларик, в нашем положении не до щепетильности. Если мы не примем меры, Сарад уничтожит нас всех.
Эйларик вздохнул.
Он и сам понимал, что наместник Арсы, брат короля Вотара, слишком ненавидит рекат, чтобы позволить им жить спокойно.
Понимал, что вчерашний костер – лишь один из многих в череде таких же костров, которые вскоре загорятся на улицах Арсы.
Но также он помнил зеленые глаза рыжеволосой северянки, которая принесла это письмо. Помнил, с каким недоверием она смотрела на пламя костра, на тех, кто его разжег, и на тех, кто пришел полюбоваться на казнь.
Она не была виновата ни в чем. И Эйларик понимал, какая опасность грозит ей в городе, если она останется без письма. Если не получит знак Академии.
– Она вернется домой, вот и все, – не в силах сдержать злость на самого себя, пробормотал он.
– Именно так! – Собеседница настойчивей подалась вперед, и теперь ее рука почти касалась письма.
– Хорошо, – нехотя вздохнул он. – Мина, но я хочу, чтобы ты обещала, что не причинишь ей вреда.
Мина приподняла бровь, и во взгляде ее появилось раздражение.
– Эйларик, это я ее нашла!
– Но ты не смогла бы достать письмо без меня.
Мина фыркнула. Она хотела сказать, что могла бы попросить кого-то еще, но решила промолчать, потому что понимала – обижать Эйларика нельзя.
– Эйл, – терпеливо произнесла она. – Я не собираюсь причинять вреда кому-либо из рекат. Все, что я делаю, я делаю только для того, чтобы им помочь.
– Ты меня поняла.
– Иногда нельзя помочь, не причинив вреда.
– Поэтому я и хочу, чтобы ты дала мне слово.
Мина поджала губы, не зная, какие еще подобрать слова.
– Ладно, – медленно произнесла она. – Обещаю, что сделаю все, чтобы с ней не случилось ничего плохого. Но ты же понимаешь, что твой шантаж только настроит меня против нее?
– Можешь думать и чувствовать что угодно. Тебе и самой наплевать на чувства остальных.
– Именно так! – подтвердила Мина, уже не сдерживая злости. – Ты отдашь мне письмо или нет?
– Погоди. – Эйларик встал и отошел к стеллажу, в котором хранилась всякая мелочь. Достал печатку и сургуч.
– Думаешь, деревенская колдунья имела свою печать?
– Когда я достал письмо, печать на нем была. Очень надеюсь, что Марион не различит отличий. Она поставила защитный символ.
Мина терпеливо ждала, пока Марион растопит сургуч, обмотает письмо веревкой и снова поставит знак.
– Держи. – Он наконец протянул ей свиток, и Мина, рискуя обжечься, торопливо стала прятать его между висевших на поясе кошельков. Прядь золотистых волос выбилась из-под капюшона, и Мина нервно сдула ее.
– Ну все, – удовлетворившись результатом, заключила она. Хлопнула себя по бедрам, затянутым в мягкие шерстяные брюки, и в последний раз огляделась по сторонам. – Надеюсь, и с тобой все будет хорошо, мой дорогой Эйл.
– Удачи тебе. – Эйларик проводил взглядом девушку, уже шагнувшую к двери. Вышел из-за стола и запер дверь на засов.
Ночь, опустившаяся на город, была так темна, что без магии не разглядеть собственных сапог. Эйларик посмотрел на старинные часы, стоявшие на стеллаже среди других вещей, которые рекатам не полагалось иметь. Единственная стрелка подползала к четырем. Близился рассвет.
Спалось мне плохо – видимо, потому, что на новом месте. Каждый шорох заставлял открыть глаза и долго прислушиваться к темноте. Умом я понимала, что ничего плохого здесь, в стенах Академии, со мной уже не произойдет, но смутная тревога все равно меня не покидала.
«Все опасности позади», – убеждала я себя. По дороге сюда на меня не раз могли напасть, обобрать, попросту похитить или убить. Я легко отделалась – всего лишь потеряла письмо. И все же за эту потерю мне было стыдно перед бабушкой и страшно от мыслей о том, что наутро Марион очухается, поймет, что принял под защиту непонятно кого, и выгонит меня вон.
Теперь-то пришли и мысли о том, что я абсолютно одна в чужом городе, где таких, как я, без лишних разговоров швыряют под замок.
«Проклятый Эйларик просто пытался меня запугать», – уверяла я себя, переворачиваясь на другой бок, но сон все равно не шел. А стоило мне наконец провалиться в забытье, как какой-нибудь грохот за окном или далекие голоса снова заставляли открыть глаза.
