Между тем мы приступили к десерту. На столе появился лимонный торт. Он был просто как картинка.
– Ну уж это ты не сама пекла, Клеманс! Признайся! – потребовала Клеманс.
– Разумеется, сама, – обиделась maman.
– Неужели? – Внимательно поглядев на сделанную из безе верхушку, Кароль потыкала в нее десертной вилочкой. – У нее такой безупречный вид. Я думала, это покупной торт от Ладуре.
– Пожалуйста, не наговаривай на меня, что я все покупаю у Ладуре. – В мамином голосе появились резкие нотки.
Я уже хотел было вмешаться, но тут Кароль вежливо уступила:
– Впрочем, не все ли равно? Во всяком случае, торт чудесный. – Обернувшись к Полю, она громко крикнула ему в ухо: – Тебе тоже нравится, cheri?
[22]
Поль оторвался от тарелки и, подумав секунду, сказал:
– Замечательно вкусно! – И широко улыбнулся матушке. – Моя жена всегда была хорошей кулинаркой.
С удовольствием отправив в рот последний кусочек, он задумчиво стал жевать, не замечая, что Кароль снова изменилась в лице.
– Что ты такое плетешь? – не заставил себя ждать ее ответ. – Какая тебе Клеманс жена! Твоя жена я, Кароль.
Он покачал головой, подбирая вилочкой оставшиеся на тарелке крошки.
– Нет. – Он упорно стоял на своем. – Ты – сестра.
Кароль нахмурилась, и мама поторопилась со смехом сказать:
– Нет, Поль. Ты все перепутал. Я была замужем за Филиппом. А ты женат на Кароль.
Поль растерянно огляделся вокруг в поисках поддержки. Его взгляд остановился на мне.
– Жюльен! – произнес он.
Я кивнул:
– Все так, дядюшка Поль. Ты – муж Кароль, а не Клеманс.
Кароль и Клеманс энергично закивали.
Такое упорство, казалось, рассердило старика.
Он швырнул на пол вилку и, с досадой глядя на сестер, сказал:
– А вы обе – две глупые жирафы!
Порой в трагедии проглядывает комическое. Мы переглянулись, стараясь не расхохотаться.
– Я хочу спать, – сказал Поль и сделал попытку встать со стула.
Кароль успокаивающим жестом положила ему ладонь на плечо.
– Пусть отдохнет в гостевой комнате, – сказала maman.
Но не тут-то было.
– Нет, я хочу лечь в спальне. В нашей спальне, – повысив голос, упрямо заявил Поль.
– А как ты смотришь на то, чтобы прилечь здесь на шезлонге и никуда не уходить? – предложила ему maman.
– Ну ладно, – согласился Поль.
Кароль отвела Поля к изящному, обтянутому цветочной тканью шезлонгу, стоявшему недалеко от стола у стены; он, кряхтя и постанывая, улегся и потребовал, чтобы ему дали одеяло. Просьбу немедленно выполнили. Довольный, Поль закрыл глаза.
– Иногда с ним очень трудно, – сказала Кароль, вернувшись к нам за стол. – Никогда не знаешь, что он еще придумает.
И тетушка рассказала нам, что на днях к ней зашла соседка. Поль в это время как раз прилег поспать. Женщины устроились в гостиной пить кофе, и вдруг дверь распахнулась и на пороге, широко улыбаясь, появился неодетый Поль в одних трусах. Он с любопытством взглянул на сидевшую рядом с Кароль женщину, явно желая, чтобы его познакомили с этой хорошенькой особой, потому что не мог вспомнить, кто она такая. Кароль, сохраняя присутствие духа, приветливо сказала:
– Но Поль! Ты же видишь, у нас гости. Может быть, ты сначала наденешь брюки?
На это Поль, оглядев себя, сухо заметил, что он и так в штанах.
– Я стараюсь относиться к этому с юмором, – сказала Кароль и положила себе новый кусок лимонного торта.
Что касается болезней, то тетушка никогда не делала из них трагедии.
– А что мне еще остается! По большей части он ведет себя достаточно спокойно, и – хотите верьте, хотите нет – у нас еще бывают счастливые моменты, когда он становится прежним Полем. – Она покачала головой. – Но бывают просто ужасные дни. Не знаю, может быть, он иногда осознает, что у него не совсем в порядке с головой, и тогда делается просто невыносимым. Недавно Поль сказал мне, что у него «на чердаке» все разрушено и лучше взять его да заколотить.
Она вздохнула, а maman принесла на серебряном подносике кофе, и, пока мы пили из тонких лиможских чашечек кофе, разговор снова свернул в нормальную колею.
Тетушка Кароль принесла в подарок мои любимые конфеты «Calissons d’Aix» из Прованса – она неожиданно достала из своей большой сумки жестяную коробочку с глазированными мягкими миндальными пастилками, приготовленными в форме ткацкого челнока.
– Tiens!
[23] Ведь чуть не забыла! У меня тут есть кое-что для тебя. Успокаивает нервы и избавляет от печального выражения, – объяснила она без церемоний.
– О, как мило! Большое спасибо! – поблагодарил я, растроганный таким знаком внимания.
Я вспомнил историю про калиссоны, которую мне когда-то рассказала тетушка Кароль. Считается, что калиссоны придумал повар герцога Анжуйского, обеспокоенный печальным видом хорошенькой невесты герцога: калиссонами он хотел вернуть ей улыбку.
Но когда речь зашла о том, что на Пасху maman собирается уехать с Артюром в Онфлёр, тетушка Кароль глубоко вздохнула и ее сочувствие к нашей судьбе сразу куда-то улетучилось.
– Тебе-то, Клеманс, хорошо, – сказала она. – Ты всегда можешь уехать, когда захочешь. А я вот все время сижу взаперти и никуда не могу выбраться.
– Ну знаешь! Я тоже не всегда уезжаю, – принялась защищаться maman. – Но ты, если хочешь, тоже можешь поехать с нами. Почему бы не оставить Поля на недельку в пансионате? Недельку он как-нибудь переживет без тебя. А для тебя было бы очень полезно немного сменить обстановку.
– Ах, даже не знаю, – покачала головой тетушка. – Не хочу я отдавать его в чужие руки.
– Вот именно! В пансионат, где людей бьют! – послышался вдруг дрожащий голос с шезлонга, и мы все от неожиданности обернулись к Полю.
– Ой, Поль, что за ерунду ты там говоришь! – воскликнула Кароль. – Мы думали, ты спишь.
– Разве уснешь под вашу глупую болтовню, – буркнул Поль с шезлонга и отбросил одеяла. – Давай-ка, нам пора домой. Я хочу сейчас же домой!
Клеманс и Кароль молча переглянулись и возвели глаза к потолку.
– Ну побудьте еще немножко, дядя Поль! Вы же только что приехали, – сказал я, подсаживаясь к нему в ногах. – Не хочешь ли тоже чашечку кофе?
– Да. К-кофе! – кивнул Поль, и в его серых глазах загорелся огонек узнавания. – А как поживает мой маленький Артюр? – спросил он.
