Выступили на марш далеко после обеда. Итак, война для меня на пару-тройку месяцев закончилась. И это хорошо. А что началось? А вот хрен его знает. Но, думаю, веселой прогулкой мое путешествие явно не назовешь. Хотя посмотрим, чего судить заранее. Я иду, Пьер ле Горжиа…
Глава 10
Охотничий рог взвыл и неожиданно смолк. А через секунду раздался пронзительный женский визг.
– Черт!.. – Я осадил свою иберийскую кобылку и прислушался. – Где же ты, Маха?
Повторный визг раздался примерно метрах в пятидесяти впереди и правее.
– Выпороть бы тебя, соплячка!.. – Я с чувством предался мечтам и чуток пришпорил лошадку. – Ну… пошла, Папильона
[1]… на тебя теперь одна надежда…
На охоте мы. Машка… то есть Мария Бургундская, затеяла пышную парфорсную охоту и наотрез отказалась меня отпускать, пока я не приму в этом участие. Принял… принял, мать его ети, участие, а теперь пытаюсь догнать наследницу бургундского престола. Мария, по своему обычаю, в охотничьем азарте опередив всю свиту, рванула в чащу за чудовищно громадным туром. Я едва удержался следом, да и то лишь благодаря своей Папильоне, которая выделывала настоящие цирковые номера, продираясь сквозь чащу. Чудо, а не лошадка…
– А-а-а… – Очередной вопль раздался совсем рядом, и уже через мгновение, вылетев на небольшую полянку, я стал свидетелем жуткого зрелища.
Мля… Карлуша, если что, казнит первым, а уже потом перевешает весь Малый Отель…
Лошадь Марии лежит на боку, вывалив груду сизых внутренностей, рядом пара раздавленных в лепешку гончаков, а жуткого размера лохматая и рогатая зверюга пытается достать рогами девушку, которая каким-то чудом успела залезть на толстый и кривой дубок. А теперь, задрав подол зеленого бархатного платья, с чувством визжит.
– Kuda po kopanomu, chrenj rogataya!!! – обращая на себя внимание, заревел я и, выхватив из чехла рогатину, бросил поводья.
Ну, сейчас начнется…
Кобылка, почувствовав, что я дал ей волю, радостно всхрапнула и кокетливо пошла боком прямо перед лохматой башкой с чудовищными рогами, похожими на громадный лук. Тур заревел и, выворачивая копытами целые пласты мха, рванул вперед.
Папильона прянула чуть вправо, потом влево, а затем изящным движением ушла из-под самых рогов. Закрутила серию вольтов и, опять возникнув перед мордой зверюги, стала приплясывать на своих сухих, точеных ногах. При этом еще презрительно всхрапывала, матюкая лесное чудище на своем мудреном лошадином языке.
Еще рывок рогатой зверюги, и еще умопомрачительные финты… Папильона просто наслаждалась схваткой, откровенно издеваясь над гигантским быком, выплясывая в сантиметрах возле его рогов.
М-да… так Папи может играться до бесконечности. Купил я ее по случаю, у бродячих зингар, и не устаю до сих пор удивляться. Если бы не знал, что сейчас коррида как таковая еще не существует, то подумал бы, что зингары стащили иберийку у какого-нибудь пикадора. Папи просто рождена для парфорсной охоты, ей-богу, даже похожа своим видом на легавую собаку.
Во время очередного пируэта глянул на дерево и усмотрел, что Машка взирает на разыгрывающееся перед ней действо широко раскрытыми глазами и даже немножечко разинув рот.
Умудрился, содрав берет, изящно поклониться наследнице престола и легонько тронул лошадку шпорами. Пора…
Папильона, уйдя от очередного выпада, выскочила сбоку тура, и я, налегая всем телом, всадил ему рогатину чуть повыше лопатки. А потом, бросив древко, выхватил секиру.
Ну!..
Тур, роняя из пасти клочки кровавой пены, ткнулся мордой в землю, но выправился и, взревев, опять кинулся в атаку. Папильона скользнула в сторону и встала на дыбы. А когда она опускалась на ноги, в круп зверюги с хрустом врезалось кованное в Толедо стальное лезвие.
Зверь, захрипев, ничком рухнул на смятую траву.
Не верю!.. Ух ты!.. Вот это я!.. Все сделал по рекомендациям Торвальда Бременского, автора канонического трактата об охоте «Диалоги об увлекательнейшей и прелестнейшей страсти». Теперь осталось только…
Отъехал на несколько метров, соскочил с кобылки и, дождавшись, пока тур перестал биться, подошел к нему. Рубанул секирой чуть пониже затылка, окончательно добивая зверя, затем отломил дубовую веточку, смочил ее почти черной звериной кровью и, став на колено, протянул ее Марии:
– Этого зверя я посвящаю вам, моя государыня!
Жуткую отсебятину творю, но выглядеть должно весьма куртуазно…
– Я… я принимаю ваш… ваше… – Девушка попыталась слезть с дерева и едва не свалилась. – Барон… да снимите же меня…
Черт, идиот… в самом же деле…
Мария дождалась, пока я подбегу к дереву, и с легким вздохом упала мне в руки.
– Жан!!! – Ее алые губки провоцирующе близко приблизились к моим.
– Контесс… – Я решительно отстранился и осторожно поставил девушку на землю.
Черт! Тянет впиться в эти нежные губки, аж дыхание сводит. Но не могу! Не должен! Нельзя, черт побери! Ее одолевают девичьи гормоны, а я запросто могу головы лишиться.
– Но почему-у-у?! – Цепкая ручка вцепилась мне в колет и потянула к себе.
– Контесс… – Я отступил на шаг и, обнажив охотничью шпагу, стал на колено, затем протянул ее Марии. – Госпожа, лучше заколите меня собственной рукой, но не подвергайте таким мукам…
Мария озадаченно закусила губку, но промолчала, дав мне продолжить:
– … я горю как в аду, ежедневно подвергаемый чарам вашей дивной красоты, мои чувства к вам подобны земным и небесным стихиям, но я не достоин даже вашего взгляда. Ваша участь – любить королей…
– Кого мне любить, я решу сама… – перебила Мария. – Но… но…
– Контесс… Прошу вас… – Я расслышал приближающийся топот лошадей и подвел Марию к Папильоне. – Соблюдем приличия, а вечером, во время бала, я буду счастлив, в случае вашего на то желания, продолжить беседу…
Ф-фух… съехал-таки…
Дальше были охи и ахи вельмож, готовые распрощаться со своей жизнью егеря и бледный как смерть главный лесничий Отеля, обещающий мне за спасение своей чести немыслимые дары.
Не волнуйся, граф, я в общем-то некорыстный человек, но обещанное без зазрения совести стребую. Людишками, к примеру…
Охота с триумфом закончилась, и мы вернулись в замок. Я напоследок блеснул куртуазностью и подарил Папильону Марии. В отдарок получив трех породистых беарнских жеребчиков-двухлеток и лично ею вышитую коттдарме. В данном моменте я действительно не исхожу из корыстных мотивов: Машка – жуткий сорванец, подобные коленца она уже не раз выкидывала, так что теперь я поспокойнее буду, осознавая, что под ней моя иберийка. Немного жалко кобылку, но жеребцы хороши! Со временем пойдут на племя в баронии.
