– Мне очень жаль… – только и произнес я, стыдясь и задаваясь вопросом: неужели это все, что я могу сказать?
Мне и правда нечего было ответить. Он знал, что я понимаю, каково это. Поэтому дальше мы сидели молча.
У меня рождались десятки вопросов, но на сегодня было достаточно. Несложно догадаться, что мать Колдера мертва, и, может, потому его семья и была бедна, что та тратила все и распродавала последние вещи, чтобы купить очередную дозу.
Я не собирался ни о чем спрашивать, но сказал:
– Теперь все по-другому. Теперь у тебя есть я и… ты есть у меня.
Но Колдера это утешило ненадолго:
– Поэтому, Пит, я так боюсь за тебя. Сейчас ты сдерживаешься, но давай, как только вернешься, отправишься на лечение в наркологический центр.
– Только после съемок. Мне очень нужны деньги. Последние я потратил на эту поездку.
– Хорошо. – Он не собирался расслабляться после одобрения, будто знал, что я могу не сдержать слова. – У меня тоже негусто с деньгами.
Внезапно в гостиной затрещал телефон.
– Не вставай, – остановил я Колдера и вышел из кухни.
Можно было догадаться, кто звонит узнать о наших делах в Кускии, и я без тени сомнения поднял трубку. Около пяти минут разговора с Кристианом заставили меня пожалеть об этом и вернуться с удручающими вестями, от которых на витражной картине нашей жизни и долгожданного воссоединения появилась опасная трещина.
32
– Звонил Кристиан, – начал я тяжелый разговор. Но не успел собраться с мыслями и продолжить, как Колдер перебил меня с беспечной улыбкой:
– Наверное, интересовался, когда же мы вернемся на работу, да?
Его искренний смешок лишь добавил горечи, сделав мою ношу правды еще невыносимее. Весь мой вид кричал о том, что я несу плохие вести, но мой милый, добродушный, слишком открытый и искренний Колдер этого не замечал. Он услышал в ответ тишину, и лишь она заставила его улыбку исчезнуть, а его самого спросить:
– Что-то серьезное?
– Возможно. – Я сел обратно за стол. – Все зависит от того, как мы с тобой к этому отнесемся…
Кристиану пришел приказ от студии. Они не хотят снимать фильм, в котором не будет того, что так любят зрители.
– Н-но п-погоди, – с выпученными глазами он отодвинулся от спинки стула, подавшись вперед. – Разве Кристиан не хотел специально снять фильм, в котором этого не будет? Никакой пошлости, никакой…
– Но Кристиан – не самый главный. Может, он и хороший режиссер, но все-таки зависим от денег и студии, и если главы говорят сделать что-то наперекор его желанию, то ему придется сделать это, чтобы не лишиться поддержки и финансирования.
«И на его месте я принял бы новые условия».
В глазах Колдера отражался даже больший испуг, чем я себе представлял. Он убрал волосы с лица, и из него вырвалось дыхание, больше похожее на нервный смешок.
– Они хотят раздуть из этого скандал. Разные шоу будут приглашать нас на свои программы, чтобы задать провокационные вопросы. Они просто хотят…
– Выставить нас как пару, – закончил я фразу.
– И сколько ни отрицай…
– Но ведь это правда, – перебил его я. – Мы с тобой… ведь…
Почему-то после новости Кристиана называть Колдера своей парой стало стыдно, будто со мной разговаривал не только режиссер, но и весь Лос-Анджелес. И теперь они следили за нами, готовясь осмеять.
Все это время мы словно находились под непробиваемым, скрывающим нас от порочного мира куполом, а Кристиан, проделав в нем дыру, запустил в наш мир то, от чего мы прятались: стереотипы, обязанности, маски.
Мы забыли об их существовании. Мы отказались бы их принять, но жизнь не так устроена. Нельзя вечно убегать и делать вид, что в мире только мы вдвоем – двое влюбленных, порой нуждающихся в благах общества – деньгах.
– Я не могу это сделать, – ответил Колдер хмуро, но испуганно. – Только представь шумиху, которую поднимет желтая пресса. Они вспомнят самые первые статьи о нас, высосанные из ничего. Что же тогда будет? – Он встал. Из-за переполнявших его эмоций ему не сиделось на месте.
– Понимаю, но если мы откажемся, то потеряем большие деньги.
Мне тяжело испытывать нужду в зеленых бумажках, но еще тяжелее – убеждать Колдера в своей правоте и видеть, как в его глазах погибает, растворяется, исчезает любовная дымка, что все это время затуманивала нам глаза, показывая лишь то, что мы хотели видеть.
Но что же было в действительности?
Парни. Два влюбленных сердца. Гей и наркоман, стыдящиеся своей сущности. А тем временем в стране неоправданных ожиданий кипела реальная жизнь, где слово «любовь» разъедают грязные и смехотворные нужды, без которых в обществе не выжить; где неумолкаемые голоса людей заглушают внутренний голос, и ты больше не можешь думать ни о чем, кроме отдыха в одиночестве, и даже человек, которого когда-то сильно любил, однажды становится обузой. Некуда бежать и больше негде прятаться. Ведь даже это ранчо нам не принадлежало.
– Я не готов раскрываться. Пойми, не могу. На то есть веская причина, – не унимался Колдер. – Это фильм, всего лишь выдумка, но для нас с тобой это будет равносильно признанию. И даже если общество когда-нибудь примет нас, я не могу. Мне просто… стыдно.
Я стыдился желания заработать денег, уговаривая Колдера сделать то, что могло его уничтожить. Он же стыдился нашей любви, но в первую очередь – себя.
И эти сомнения натолкнули меня на одну ужасающую мысль: «А может, мы не любим друг друга на самом деле?».
Есть ли вообще любовь?
И в качестве доказательства я с глубочайшим разочарованием в жизни вспомнил, какие цели преследуют люди, заключая браки: не быть одному, найти поддержку и стабильность, выполнить задачу, поставленную обществом, и больше не искать человека, с кем можно переспать, ведь он будет лежать у тебя под боком.
Конечно, четыре процента пар из ста – искренне влюбленные. Но с чего мы вдруг решили, что входим в их число?
Семейные узы убивают любовь, даже если она идет из самой души. Не так-то сложно ее отравить. Достаточно пары слов и первых же трудностей, как эта разыскиваемая всеми редкость умирает, сдавленная рамками.
– Нам нужно все обдумать… – предложил я.
– Здесь не о чем думать, – перебил меня Колдер. – Я отказываюсь. Сам позвоню Кристиану и скажу об этом.
– Тогда придется отказаться и мне. – В моем голосе звучал упрек.
– А ты согласился бы?
Мой медленный кивок будто отдалил нас друг от друга.
– Я не боюсь этого. И не понимаю, почему ты боишься. Дело в божьей каре? Неужели ты думаешь, что здесь, в Айдахо, он не видит нас, и поэтому мы можем делать все, что заблагорассудится?
