Сейчас наступит тишина, и Колдер будет смотреть на меня не как коллега по съемкам или работник, получающий за свой труд оплату. Он будет смотреть на меня со всем интересом. Я знал это, я был убежден в этом, потому что и сам, когда наступит момент, буду наблюдать за ним, и он, готов поклясться, будет испытывать то же, что и я, но в разы сильнее из-за внимания еще десятка человек.
– Сцена один, дубль один, – послышался щелчок захлопывающейся хлопушки.
Я погружаюсь в другой мир, надеваю новую маску и начинаю мыслить иначе. Мне все так же восемнадцать, но в моей жизни нет ни наркотиков, ни матери, обитающей в наркологическом центре, ни настоящего отца. В моей новой жизни нет ничего, кроме письма в руках. От первых же строк мои глаза начинают слезиться, но я продолжаю читать, пока мысль вдруг неожиданно не ускользает, и вместо прощального письма «матери» я представляю прощальное письмо, написанное детской рукой. За секунды в голове родились сотни слов, каждое сочетание которых причиняло мне боль, не столько из-за их трагичности, сколько из-за представления того, как Ганн читает их.
«Прости, папа, я не хотела умирать. А ты, наверное, не хотел этого больше всех. Так получилось у меня, и так, наверное, получится еще не у одной сотни тысяч детей. Но почему, скажи мне, папа? Ответь, когда меня не станет».
Слеза скатилась по моей щеке, и я закрыл лицо рукой, откладывая письмо на сиденье кресла. Обычный ребенок никогда не написал бы такое, но ребенок, доведенный до отчаяния, дитя, уставшее бояться и уже смирившееся со своей участью, написало бы это на одном духу, но не все чувства и мысли в силу возраста удалось бы ему превратить в слова на бумаге. Большинству из них суждено остаться в его мертвой маленькой голове.
Я вспоминаю сценарий. Мои спонтанные эмоции совпадают с теми, что желал увидеть Кристиан, а значит, все хорошо.
Я подхожу к комоду, зажигаю свечу и наблюдаю, как пламя пожирает письмо. В затуманенной выдуманным горем голове больше нет вымышленной матери, и даже имя моего героя вспоминается с трудом. Я вижу лишь пламя и письмо. Смерть, разъедающую последние следы крохотной жизни. Все это лишь в моей голове, но реальнее той реальности, в которую я вернулся уже после догорания бумаги, услышав неожиданное «Снято!».
19
Утром 20 сентября я вдруг вспомнил о своем отце. Не каждую неделю мысли о нем посещали мою голову. Достаточно и пары раз в месяц.
Где он сейчас? Умер? Жив и успешен? Спился и лежит где-то в углу квартиры с наполовину опустошенной бутылкой в одной руке, второй пролистывая журнал с моим крохотным интервью? Знает ли о том, кто я сейчас, как живу и где меня можно найти? Знает ли, что я наркоман?
Порой я скучал по нему. Мое детство нарисовано не только красками темных тонов. Есть и светлые мазки, приглядевшись к которым можно увидеть мой шестой день рождения, когда в качестве подарка отец отвел меня в парк аттракционов, в пиццерию, где я наелся до отвала, и в кино. Это был мой первый осознанный поход в кинотеатр. Мне казалось, что в фильмах актеры действительно умирают, поэтому подбирают нескольких похожих друг на друга людей, чтобы в случае плохого дубля со смертью можно было переснять сцену. Каким же было мое разочарование, когда оказалось, что все это – лишь постановка и герои умирают понарошку. Но именно в тот день появилась на свет моя мечта стать актером.
Мать не желала воспринимать ее всерьез, отец лишь смеялся над ней. Жизнь актеров, музыкантов, певцов и художников всегда вызывает у непосвященных людей либо смех, либо отвращение. Первые годы после рождения моей мечты я поддавался мнению родителей, но страсть к оплачиваемой игре закипала с каждым днем, и я, не выдержав, стащил из кошелька матери деньги и прогулял школу ради фильма. Каким же сладким было предвкушение от показа и каким же горьким оно становилось, когда фильм завершался.
Собственные родители не верили в меня, а незнакомый неухоженный бородатый мужчина, только что перенесший смерть сына, увидев меня в коридоре после очередного отказа на пробах, случайно заглянул в мои блестящие желанием и разочарованием глаза, вмиг все понял и сказал:
– Отказали? Наверняка в очередной раз, да? Ничего, это нормально. Однажды ты сможешь. Еще не раз ударишь в грязь лицом, перенесешь не одну сотню отказов, но для такого парня всегда найдется хорошая роль с достойным гонораром.
Он оглянулся и спросил:
– Ты здесь один? Где твои родители?
Я лишь пожал плечами. В коридоре сидело еще около тридцати подростков, но он подошел лишь ко мне, этот странный, пахнущий спиртом мужчина с хриплым голосом и уставшими порозовевшими глазами.
– Тебя пустили без родителей?
Я снова пожал плечами, всем видом стараясь дать понять, что его компания мне нежеланна. Но вдохновляющие слова, произнесенные его красными обветренными губами, были теми, которые я всю жизнь хотел услышать. Не «Это гиблое дело, не смеши меня!», а «Однажды ты сможешь!».
И я решил ответить в качестве благодарности:
– В том-то и дело, что чаще всего меня не пускают из-за того, что рядом нет родителей. Но они у меня есть.
– Значит, им актерское занятие не по душе. – Он сел рядом. – И их можно понять. Актерская жизнь довольно сложная, не каждый сможет ее вынести. Но не поддерживают они тебя не поэтому, скорее всего, они боятся и не хотят дать тебе шанс попробовать.
Я кивнул, не глядя ему в лицо.
– А почему тебе отказали сейчас?
– Как раз по этой причине. – Я встал, чтобы уйти.
– Погоди, погоди. – Он схватил меня своей потной рукой и протянул визитку. – Возьми мой номер. Как разберешься в себе, позвони, поговорим.
Я сразу не догадался прочитать визитку. Слишком был занят своим эгоизмом и мыслями о том, как несправедлив ко мне мир. Но сквозь тернии этих мыслей пробралась одна, заставившая меня сглотнуть и прибавить шаг: «Почему он заинтересовался мной? Может, он – растлитель малолетних?»
Тогда я заглянул в визитку:
Ганн. Музыкант, певец. Номер телефона, данные для связи с агентом.
«Это не снимает с него подозрений в том, что он педофил».
Но новости следующего дня пошатнули мою уверенность в этом. Моя духовно опустошенная сигаретами и модными программами тетушка пролистывала свежую газету, когда я, случайно взглянув на нее, заметил на первой полосе лицо Ганна. На фотографии он выглядел на десять лет моложе. Крупно было написано название главной статьи: «БОЛЬШЕ НЕЧЕГО СКРЫВАТЬ: ГАНН *** ПОХОРОНИЛ СВОЕГО СЫНА». Только что втянутый мной в рот сок так и остался непроглоченным.
Из статьи я узнал, что около недели назад отец-одиночка Ганн похоронил сына, умершего от рака, и лишь вчера сообщил о своем горе миру.
«Он хотел в будущем стать актером. Я не был готов принять его мечту, не хотел, чтобы он столкнулся с теми сложностями, с которыми столкнулся я.
Я считал это худшим сценарием его жизни, но Бог показал мне, что есть сценарии куда хуже тех, где сын теряется в спутанном богемном клубке».
