– Увы! – перебил я хозяина кабинета. – Маэстро Салазар в ближайшие несколько дней не сможет самостоятельно передвигаться из-за ранения. О каком конкретно дне идёт речь?
– О грядущем, – в первый раз нарушил молчание капитан Колингерт и указал на макет. – Смотри, вон Черен, и запоминай! Император приедет из дворца в цитадель Ангела, мы выдвинемся уже оттуда. – Он взял указку и повёл её от крепости по изогнутой петле широкой улицы к треугольной площади святого Марка, а далее по Староимперскому тракту мимо монастыря Поступи Пророка прямиком к мосту через Рейг. – Кое-где будут стоять наблюдатели, но мы не можем взять под контроль каждый переулок, не привлекая городскую стражу или армию.
Я обратил внимание, что дом напротив монастырских ворот помечен красным флажком и спросил:
– Что это значит?
– Помимо наблюдателя во дворе будет размещён небольшой отряд.
– Опасаетесь нападения?
Мои собеседники все как один вежливо посмеялись.
– Светлейшего государя на тот берег будут сопровождать десять из двенадцати сильнейших магов империи, – объявил аус Барген. – Чёрная дюжина, доводилось слышать о такой?
Я кивнул.
– Кто же не слышал?
– Даже если вдруг комендант цитадели Ангела рехнётся и прикажет обстрелять мост, когда на него выедет процессия, колдуны не дадут попасть в цель ни одному ядру, – заверил меня барон, словно я сам этого не понимал. – А ещё от их поисковых чар не укроются защитные гравировки на мушкетах или пистолях. Мы заранее будем знать, если на одной из крыш вдруг засядут стрелки. Возьмём их тёпленькими!
И вновь я указал на красный флажок.
– Тогда зачем?
Статс-секретарь Кабинета бдительности помрачнел.
– Настоятель – упёртый фанатик, выступающий против всяких отношений с догматиками. Если его предупредят о выезде светлейшего государя, он точно выведет монахов перегородить проезд. А нам не нужно кровопролитие и не нужна неразбериха, под прикрытием которой кто-то сможет затесаться в свиту императора. Отряду поставлена задача оттеснить братию, прежде чем в дело придётся вступить лейб-гвардии.
– Пора выдвигаться! – сказал глянувший в окно капитан Колингерт.
Барон дошёл до рабочего стола, грузно опустился в кресло и разрешил.
– Идите. – А потом добавил: – И да хранят вас небеса!
2
Идти пришлось в казарму лиловых жандармов. Покидать здание мы не стали, воспользовались крытым переходом. Мы – это я, Рихард Колингерт и Вильгельм вон Ларсгоф. Капитан перехватил мой озадаченный взгляд на следователя Кабинета бдительности и ухмыльнулся.
– Вилли присмотрит за тобой, вон Черен. Связь будем держать через него.
Следователя обращение по уменьшительной форме имени в восторг отнюдь не привело. Он нервно дёрнул щекой, но раздувать на пустом месте скандал не стал; всё же Рихард был не тем человеком, от которого стоило требовать объяснений, если не намерен идти до конца. Да и ситуация к подобного рода выяснения отношениям нисколько не располагала.
К моему немалому удивлению привёл нас капитан в раздевалку при кордегардии, где примеряли тёмно-лиловые мундиры и рейтузы несколько сеньоров, не слишком-то походивших на подтянутых и молодцеватых жандармов.
– В свите светлейшего государя не нашлось места ищейкам Кабинета бдительности, их вид оскорблял бы взоры высокого общества, – во всеуслышание объявил Рихард Колингерт, впрочем, без особого злорадства, скорее с горечью. – А нас… терпят. Так что подбирай одежду по размеру и переодевайся. И шевелись, время на исходе! Вилли, тебя это тоже касается.
На этот раз столь непочтительное обращение при посторонних заставило следователя покраснеть, то ли от смущения, то ли от злости, но капитан сделал вид, будто ничего не заметил и покинул раздевалку.
Я шумно выдохнул и принялся осматривать предложенную одежду. Рейтузы подобрал без всякого труда и, хоть менять льняную сорочку на плотной вязки фуфайку нисколько не хотелось, всё же от заведённых у лиловых жандармов порядков решил не отступать. Мундиров перемерил не менее полудюжины и выбрал в итоге парадный, но в самый последний момент заменил его на обычный, усиленный на плечах вставками плотной кожи. Просто обнаружил, что в оружейной комнате помимо пистоля и палаша всем выдают шлемы и короткие кирасы, а через тонкую ткань доспех непременно натрёт кожу до кровавых мозолей.
Затянуть ремни кирасы с вертикальным ребром жёсткости помог приставленный к нам жандарм, а с перевязью и шлемом я справился уже самостоятельно. Поправил палаш, сдвинул кинжал, прошёлся, привыкая к весу снаряжения, и вновь ощутил себя артиллеристом Серых псов. Аж мороз по коже! Брр…
Вот только пистоль… Я проверил его и ожидаемо обнаружил, что оружие не заряжено.
– А пули и порох? – обратился к Вильгельму вот Ларсгофу, но тот лишь покачал головой.
– Не положено, магистр.
Я в сердцах плюнул и спустился во внутренний двор, где капитан Колингерт проверял снаряжение дюжины жандармов, настоящих, а не ряженых вроде нас. Впрочем, мой вид Рихарда вполне устроил, он кивнул.
– Пойдёт! – и указал на одну из лошадей с притороченным к седлу коротким кавалерийским мушкетом, зарядить который, разумеется, никто и не подумал.
– Ну хоть палаш не бутафорский выдали, – проворчал я, проверяя подпругу.
– Твоё дело смотреть, а не стрелять! – отрезал капитан. – Не принимай на свой счёт. Будь моя воля, я бы малышу-Вилли оружия вовсе не дал.
– Не любишь его?
Колингерт передёрнул плечами и презрительно бросил:
– Любимчик барона! – но этим и ограничился, отошёл к своим людям.
Тут вслед за мной во дворе спустились следователи Кабинета бдительности, и мы покинули казарму, поскакали по пустынной улице. Копыта звонко цокали по мостовой, разгоняя предрассветную тишину, редкие прохожие торопливо жались к стенам или, если имелась такая возможность, уходили с мостовой в галереи. Вскоре мы вывернули к императорскому дворцу, и святой символ на колокольне кафедрального собора вдруг вспыхнул и загорелся в лучах встающего солнца золотым сиянием. Город ещё утопал в густом сумраке, и зрелище нам открылось воистину прекрасное, но меня сейчас волновали вещи несравненно более приземлённые.
И думал я вовсе не о кознях официала ордена Герхарда-чудотворца и даже не о скорой поездке на тот берег Рейга в свите императора, просто тесные рейтузы натирали в совсем уж неподходящих местах, вязаная фуфайка оказалась непривычно колючей, кираса давила на плечи, а из-за жёсткого ремешка шлема саднил подбородок; да и таскать на голове эдакую тяжесть отвык давным-давно. Радовала лишь ночная прохладца, но и ей на смену обещала вскорости прийти обычная для летних деньков жара.
Мы пересекли площадь и поскакали вдоль крепостной стены, по верху которой к цитадели Ангела шёл крытый коридор. На верхотуру по серпантину обвивавшей склоны дороги взбираться не пришлось; капитан дал команду остановиться у моста, где уже дежурила полудюжина всадников. Верзилы в мундирах цветов лейб-гвардии поглядели на нас даже не с превосходством, а с нескрываемым презрением и демонстративно отвернулись. Лишь их лейтенант отсалютовал Колингерту и только.
